Онлайн книга «Свечка. Том 2»
|
Видно, его очень испугали удар и вода, наверное он боялся воды. «Давай, давай! – подбодрил ты своего единственного последнего друга. – Теперь нам никто не мешает». И, услышав тебя и поверив, перебирая цепкими лапами, он стремительно понесся к твоему замершему в ожидании губительной встречи сердцу. Поезд разогнался. В вагоне было сизо от сигаретного дыма, душно, но все еще холодно. Ты зябко поежился, сидя на жесткой скамье, подвинулся спиной к стенке, поднял, подобрал под себя колени, обхватил их руками, сжался, нет, в самом деле – хорошо в клетке одному. – Эй, осужденный! – громким шепотом позвал тебя конвоир. Глотнув воздуха, ты торопливо поднялся. Это был курносый, розовощекий, плотный, неладно скроенный, но крепко сшитый парень. Нерешительно улыбнувшись, он обнажил крупные белые зубы с нелепой золотой фиксой впереди. Без сомнения, он тоже был деревенский. И еще скажу… Русская деревня умирает на зоне не только в качестве охраняемых, но и охраняющих – по обе стороны клетки. Сердце подпрыгнуло, и паучок испуганно метнулся в свое укрытие. – Осужденный… Это… Ваше фамилие – Золоторотов? – спросил он тем же громким шепотом, глядя на тебя с живым интересом. – Да. – А это… Звать как? – Евгений. – А отчество? – Алексеевич. – А год рождения какой? Ты назвал. – А день? – Что? – не понимал ты. – Ну, день рождения, когда родился, – торопил он тебя с ответом, опасливо косясь на купе начкара. Ты напрягся, вспоминая, и назвал день своего рождения. «Зачем вам это?» – хотелось спросить все еще стоящего у двери клетки конвоира, но, разумеется, не спросил. – Это… Тебе водка не нужна? – спросил он, улыбнувшись смущенно. Ты мотнул головой: «Нет, не нужна». Обнажив в улыбке свой золотой зуб, конвоир ушел. «Зачем ему это? – удивленно думал ты, вновь усаживаясь на жесткую скамью. – Чтобы продать мне водку? Странно… Ну где же ты, где ты?» Паучок не отзывался, видно, его сильно напугали появление конвоира и эти странные вопросы. Сердце билось ровно и радостно, объявляя тебе и миру: «Я есть! Я живо! Мы живы!» Ты усмехнулся и устало прикрыл глаза. В вагоне сделалось по-праздничному шумно. Это был русский праздник дороги. В клетках рассказывали что-то, спорили, смеялись, хвастались, врали, привычно и незло переругивались. – Чего так дорого? – донесся ворчливый голос из соседней клетки. – Начальник цену назначает. Мы только десять процентов навариваем, – это был голос знакомого конвоира. – Ну давай, тащи пару бутылок. – Деньги сперва. – А-а… Ты знал по разговорам в общей: на этапе зэки с продуктами и при деньгах. Не все, конечно, а те, у кого есть родня, еще не измученная до последнего предела хитростью и подлостью родного сидельца, который будет клянчить и требовать денег до самого конца срока. Таких большинство, а те, у кого за душой ничего, кроме выданной на этап буханки черного хлеба да пары ржавых завернутых в обрывок газеты селедок, рассчитывают на доброту и щедрость большинства, и правильно делают – в дороге все щедрые, в дороге все добрые. Дорога, дорога, Ты знаешь так много, О жизни такой непростой, — звучала за стенкой записанная на магнитофонную ленту песня, заглушаемая голосами начкара и писателя, чья застольная беседа занималась, как тихий и уютный костерок на привале в лесу. – Можно на ты? – Только на ты! – А почему, скажи, ты их всех на колени поставил? – это был вопрос, несомненно, писателя. – Так лучше, – после задумчивой и значительной паузы ответил начкар. – Кому? Кому лучше? – Всем. И мне, и им, всем… Я уже пятнадцать лет зэков по этапу вожу, и ни одного серьезного происшествия. Не то что побег, об этом я даже говорить не хочу. Не то что убийство, тьфу-тьфу, но не помер еще никто ни разу. «Я буду первый», – подумал ты, усмехнулся и позвал паучка: «Эй, ну где же ты?» Тот, однако, не отозвался. – А знаешь почему?! – повышая голос, продолжал утверждать и утверждаться прапорщик. – Потому что я сам живу и другим жить даю! Сам живу и другим жить даю! Он там еще что-то говорил, но слова стали сливаться со словами песни, производя обволакивающий, убаюкивающий шум. Висящий в воздухе сизыми клоками дым лез в нос, разъедал глаза и ты их закрыл… Нет, это был не сон – это было падение, стремительное и страшное на почти смертельную глубину, и длилось, быть может, всего несколько мгновений, в которые твое сердце закувыркалось вдруг, как птица в невесомости, не понимающая, где верх, где низ. Словно вынырнув оттуда и успокоившись, ты вновь стал различать голоса начкара и писателя, чья беседа разгоралась уже, как лесной пожар. Каждому из них хотелось говорить и не хотелось слушать, как будто они знали друг про друга больше, чем про себя. Кажется, все люди делятся на тех, кто еще надеется и кто уже нет… Эти, за тонкой перегордкой, кажется, уже не надеялись и отсутствие надежды пытались компенсировать своим знанием жизни и рассуждениями о ней. Они понимали друг друга. К тому же писателя и прапорщика объединила одна общественно важная система – система исполнения наказаний. Оба они очутились в ней во время срочной – служили во внутренних войсках. Начкар был призван из своей деревни, где работал в колхозе трактористом, а писатель – после окончания литинститута. Прапорщик даже домой не стал возвращаться – так ему понравилась служба. – Понимаешь, я сразу почувствовал себя человеком! – На своем месте? – Точно так, на своем! Кем бы я был у себя в деревне? Никем! Спился бы, паленой водкой отравился б, как мой шурин. Не, это мое, мое! После года службы и демобилизации, вдохновленный увиденным и пережитым, писатель написал несколько рассказов о непростой, но такой необходимой службе в конвойных войсках и отправил их в главные литературные журналы, однако, несмотря на то, что рассказы были хорошие и основаны на реальных событиях, все отказали: и «Новый мир», и «Знамя», и даже «Наш современник», а вот свой, ведомственный «ИТУ, ИУ, ИЗ и ИК» напечатал с радостью, и гонорар, между прочим, был поболе, чем у тех… И пошло-поехало: рассказы, потом повестушка, а потом и в штат взяли, где он и по сей день работает заведующим литературно-художественным отделом. Две книжки вышли, свои читатели имеются, благодарные письма пишут, встречался с ними не раз. |