Книга Свечка. Том 2, страница 74 – Валерий Залотуха

Заканчивая свой рассказ, маленький надзиратель спрашивал тебя с надеждой в голосе:

– Чурку на газ не поменяют?

– Нет, – уверенно отвечал ты.

А ведь поменяли, выдали с женой и детьми «представителям туркменских правоохранительных органов» заодно со ста двадцатью тысячами русских, живших на тот момент в Туркмении, после подписания договора по газу фактически лишившихся российского гражданства, впрочем, это совсем уже другая история, надеюсь, ее кто-нибудь когда-нибудь напишет…

Уходя из палаты, Берды пожелал тебе «набирать сила», и ты быстро стал ее набирать.

Руки срастались безболезненно, правда, зверски чесались под гипсом, ты засовывал под него пластмассовую линейку, принесенную специально для тебя пожилой немногословной медсестрой, и чесал, чесал – с тем туповато-блаженным выражением лица, которое бывает у всех чешущихся.

Из-за гипса ты не мог сходить в душ, тебя это нервировало, но та же медсестра успокоила однажды, с серьезным видом пошутив:

– Это ленивые моются, а неленивые чешутся.

А ты никогда не был ленивым.

Соседей по просторной больничной палате-камере было двое: крупный краснорожий бандит в красном же спортивном костюме, который много и громко ел и еще больше страшно храпел, и почти отсутствующий под одеялом, беззвучный язвенник-доходяга – когда ты на него, неподвижного, смотрел, в голове возникали нехорошие мысли.

Войдя в палату, ты поздоровался, но они не ответили – красномордый не захотел, а доходяга не смог.

Но не соседи по больничке, не ее тоскливые порядки, не запах хлорки, не это определяло твое состояние – неожиданно радостное и приподнятое.

Лежа на кровати и сложив по-покойницки на груди загипсованные руки, ты смотрел в сводчатый потолок камеры и улыбался, вновь и вновь вспоминая русского американца Ника Шерера – идеального русского человека. Ты знал, что никогда больше с ним не встретишься, да, по правде сказать, и не желал этого, тебе было достаточно знать, что он есть – не выдуманный тобой образ, а живой, из плоти, мыслей и поступков реальный человек.

Не без стыда ты вспоминал охватившее тебя раздражение и свое поведение, только теперь поняв, какое непростое это дело – общение с идеалом.

Единственное, что тебя в твоем идеальном человеке смущало, и все больше и больше смущало, заключалось в том, что он не читал «Войну и мир».

Не читал и, вероятно, не прочтет, ведь «золотой том» так и остался в общей.

Идеальный, да, но интеллигентный ли?

В самом деле, можно ли считать интеллигентным человека, не прочитавшего «Войну и мир»?

Ты не знал ответа на этот заданный себе вопрос.

Впрочем, всё то были частности, мелкие частности, меркнувшие в свете твоего нового понимания действительности: «Если есть такие люди, значит, есть и бог».

У твоего вновь обретенного бога еще не было ни лица, ни имени, он не стал еще Богом, а потому не было никакой перед ним ответственности, он для тебя был, а ты для него еще нет, возможно, он не догадывался даже о твоем существовании. Подобную форму богообщения ты выбрал не намеренно, скорее подсознательно, для собственного и своего недавно рожденного бога спасения, догадываясь, что если ты и часу не смог общаться с идеальным, но человеком, то куда более краткосрочным и непредсказуемым может стать прямое общение с богом.

Впрочем, возможно, все это домыслы, скорее всего, это мне сейчас так кажется, но, как бы то ни было, ты испытывал в те дни давно забытый душевный подъем, который в свою очередь требовал общения.

Тебе нужен был человек или книга, причем книга предпочтительней.

Человек был, двое: бандит и доходяга, однако не только они, но и ты не испытывал желания общаться.

Книги же не было вовсе.

Однажды тебя охватило шальное и радостное чувство, и ты подумал с лихим озорством: «Ну, хорошо, если он есть, я готов объявить о себе, засветиться, пусть он теперь знает, что и я тоже есть, но тогда пусть здесь себя проявит – человеком или книгой, причем книга даже предпочтительней». Еще не уверовав, ты жаждал маленького, но чуда.

Разумеется, ты не формулировал вышеприведенную мысль так буквально, как я сейчас в попытке тебя понять: что-то взметнулось вдруг в душе и опало, и ты забыл или почти забыл о том своем требовании, когда появилось вдруг все, что хотел.

Причем не только человек, но и книга, и в первую очередь – книга…

2

…На четвертый день, получив прописанные врачом таблетки, ты вошел в палату и увидел на соседней кровати лежащего поверх одеяла нового соседа в голубом спортивном костюме и белых носках из ангорской шерсти.

Он спал, повернувшись к тебе спиной, по-детски подобрав под себя колени и сложив под щекой ладони.

Рядом на тумбочке были аккуратно сложены предметы гигиены и личные вещи новенького: кожаный несессер, тюбик зубной пасты, толстый блокнот и отдельно – книга.

Она лежала лицом вниз, название и фамилию автора прочесть было невозможно, и от этого была еще более притягательна и желанна, как женщина в маске или с вуалью на лице.

Вздыхая и ерзая, ты просидел минут пять и, поняв, что новенький проснется не скоро, осторожно протянул руку и взял книгу. Название удивило тебя своей неожиданным сочетанием слов и показалось знакомым: «Счастливые воды».

Имя и фамилия автора – Дмитрий Слепецкий – укололи, но не сразу разбудили память.

В растерянности и неожиданном волнении ты тер лоб, пока не вспомнил. Это была та самая книга, которую по твоей просьбе Гера искал и не мог найти.

Гера!

Не мог!

Гера не мог, а ты держал ее в своих руках!

Книга влекла, втягивала в себя, как в водоворот, суля эмоциональное и интеллектуальное блаженство.

На глянцевой обложке ее была изображена бликующая голубая вода бассейна, из которой торчали женские ноги в форме буквы V, определенно означавшей викторию, то бишь победу. Ты не любил глянцевых обложек, и эта, по правде сказать, не понравилась своей аляповатостью, но фамилия автора, человека, которого ты лично знал и уважал, заставляла об этом не думать.

Ты понимал – дело не в обложке, и открыл книгу.

На титуле была дарственная надпись, написанная широко, но разборчиво, и, изголодавшись по чтению, одним взглядом охватив, ты прочитал ее, можно сказать проглотил, но тут же подавился и закашлялся. Написано там было следующее: «Интеллигентный человек везде остается интеллигентным. Даже в тюрьме». И ниже: «Евгению Золоторотову с уважением от автора». А еще ниже число и подпись.

Ты вспомнил, какое сегодня число, понял, что надпись датирована сегодняшним днем, и тебя охватило удивление, переходящее в потрясение.

Нет, ты не знал, решительно не знал, как все это понимать и что про все это думать!