Онлайн книга «Маримба!»
|
– Но я… сама собираюсь кормить. – Сама? – врач невесело ухмыльнулась. – Да у меня молодые сами не кормят! Сама… Знать бы мне в тот момент, что я буду кормить Катьку до трех лет и семи месяцев, почти как крестьянки-кормилицы – дворян-барчуков в девятнадцатом веке, то не расстроилась бы так от ее слов. Знать этого я не могла. Но звонить, просить маму, и тем более Данилевского привезти мне сухую смесь, заменитель молока, я не стала. Почему? Не знаю. Надеялась на чудо. И чудо произошло. На третий день в роддоме пришло молоко, и крохотная Катька, которую принесли уже накормленную – как раз, видимо, смесью, – очень удивилась, посмотрела на меня большими шоколадными глазками, засопела и стала старательно его сосать. – Не кормите больше ее смесью, пожалуйста, – попросила я медсестру, которая через десять минут пришла за Катькой. – А что? – У меня молоко… – Много? – Вот… – я показала разбухшую грудь. Медсестра с сомнением посмотрела на меня. – Во дают, а… Чего только не бывает. Ну ладно. Не буду. Может, еще кого покормишь? – Не знаю, если останется. Молока не оставалось, Катька выпивала все, что приходило, и часа через два я снова ощущала это непривычное натяжение в груди. Я уже знала – это идет молоко. Рассказала маме по телефону, мама очень обрадовалась. – Ну вот видишь, дочка, а ты переживала, будет ли молоко! Будет! У меня же столько было молока! У огромных, толстых не было, а у меня – было… Да, я знала, мама и особенно бабушка любили рассказывать, как у моей маленькой хрупкой мамы было столько молока, что она кормила меня и еще соседкину дочку Верку. Сцеживала и отдавала им. Потому что у Веркиной матери, у сильной, крепкой, работящей Раи молока было две капли. – Мам, – спросила я. – Тебе Данилевский не звонил? – Нет, – удивилась мама. – А зачем? – Ну не знаю. Сюда же он позвонить не может. В автомат… – Нет, дочка, не звонил, к сожалению. Наверно, ему неловко. Сама ему позвони. – Да я звонила. У него там такой дым коромыслом!.. Хохот, музыка, гулянье… – Празднует, наверно, рождение дочери, – неуверенно предположила мама. – Ну да, вроде того. – Дочка, тебе хватает еды? Я хотела сказать, что не то что не хватает, а я просто голодаю. Съедаю то, что дают, и через полчаса хочу есть. Но я не стала этого говорить. Ехать в роддом страшно неудобно. На метро с пересадкой и от метро на автобусе. Мама себя неважно чувствует. Как она поедет? Да еще с едой. Просить брата мне тоже не хотелось. Он как-то снисходительно относился к моей истории с Данилевским, чтобы не сказать пренебрежительно. С непонятной для меня мужской солидарностью. Понимал мой брат Данилевского как мужчина. – Вы сколько лет встречаетесь? – спросил меня Лёва незадолго до родов. – Пять. Или семь. Как считать. – Ну… – брат махнул рукой. – Значит, уже не женится! Раз не женился в первый год или во второй. Теперь уж точно… Даже не надейся! Я брату не поверила – не с чего было ему верить, он моложе, глупее, и сам запутался в нескольких серьезных отношениях, браках и полубраках. Но обиделась. Что уж так свысока-то? Может, я вовсе и не хочу замуж за Данилевского… Поэтому звонить брату и просить привезти что-то поесть я не стала. Позвонила все-таки Данилевскому. И просто сказала: – Дурака не валяй, больше на тему, чья это дочь, со мной не заговаривай. Привези что-то поесть. – Что именно? – спросил Егор таким гадским голосом, что я должна была обидеться и повесить трубку. – Тебя тошнит? – В смысле? – Почему ты так плохо разговариваешь? – Что – именно – привезти? – отчеканил Данилевский. – Так лучше? – Так еще хуже. Привези фруктов, сыра, хлеба, масла. Сливок – в чай наливать. – Икры черной не привезти? – Если купишь, съем, конечно. Данилевский попросил кого-то с работы, мне привезли четыре киви и плавленый сырок. Икры, масла и хлеба Егор мне не прислал. Я не знала, смеяться или плакать, когда мне передали маленький пакетик с едой. Не стала делать ни того, ни другого, просто быстро съела, удивляясь самой себе. Мне нужна была еда. Весь мой организм перестраивался на кормление ребенка. И мне было почти все равно, что об этом думает Данилевский. Я этого тогда, к сожалению, не понимала. Еще и осуждала саму себя за отсутствие гордости. Ведь не выбросила эти киви и сырок, не отдала никому. Съела, да с аппетитом! Больше Егору звонить я не стала. Решила, что и встречать меня из роддома ему не стоит. Лучше заказать такси. Но забрать меня вызвался брат. Может быть, его попросила мама. Я подумала, что с братом в машине спокойнее, чем с неизвестным водителем, и согласилась заранее. Хотела уехать из роддома через три дня. – Даже не вздумай! – ответила мне старшая медсестра. – Никогда никого так рано не отпускаем. Через пять дней – самое раннее. А что ты так торопишься? – Да у меня с соседкой плохие отношения. К ней же теперь не пускают никого… – Наплюй. Какие там отношения? Ходи по коридорчику, прогуливайся. Да спи до кормления. Не надо ни с кем общаться. – Хорошо, – кивнула я и пошла прохаживаться по коридорчику. В закутке, где висел телефон-автомат, я увидела знакомый бордовый халат. Не успела повернуть обратно, как Селедкина, так еще и не родившая, окликнула меня: – Эй, глиста! Ну-ка, подь сюда! Я замешкалась. Развернуться и уйти? – Че, испугалась? Я те щас покажу, как подруг моих обижать! – Селедкина подбежала с неожиданной ловкостью и пнула меня животом. – Осторожнее! – воскликнула я, имея в виду прежде всего ее живот. – А то че? – бодро спросила меня Селедкина. – Позовешь своего мужа? – С животом осторожнее! – У меня все нормально! Это у тебя проблемы! Тебе ребенка сегодня приносили? – Приносили, а что? – Больше не принесут! – хмыкнула Селедкина и выматерилась. – Что? В смысле? Что вы сказали? В то время я еще всех малознакомых людей называла на «вы». Называть на «вы» хамку Селедкину, которая была младше меня ровно вполовину, было крайней степенью глупости и интеллигентской сопливости. Но – увы. Язык не поворачивался ей в ответ «тыкать». – Задохнулся твой ребенок! – Что?! – Я секунду смотрела в бесцветные глаза Селедкиной. В голове у меня тяжело застучало, сердце подпрыгнуло к горлу. И я быстро пошла в сторону детской палаты. Я теперь знала, где лежит Катька. Совсем недалеко от моей палаты, оказывается. – Если не задохнулся, то задохнется! Это я тебе обещаю! – проорала мне Селедкина вслед. |