Книга Нич Ниднибай, страница 17 – Леонид Фраймович

У них, в Одессе, – День смеха… У меня, в Аккермане, – две недели пустоты…

У Жени с Мишей появился ещё один ленинградец: Димка.

* * *

Папа в мыслях истово

(Тот ещё артист)

За ребёнка молится,

Полуатеист:

«Боже, дай здоровья

Анне непослушной.

Карьеры, счастья, денег

И покой нескушный.

Потерпи:

Немного у молитвы слов.

Дай ей, Боже, силы

Одолеть врагов.

Ангела-хранителя

Закрепи за ней.

Дай ей ясный разум

Не забыть друзей.

Сохрани ей мужество

В жизненном кругу.

Упаси завидовать

Другу и врагу».

Еле уговорил поехать на могилы. Согласилась. Видимо, только благодаря тому, что обещал поездку в Прагу.

Наконец-то выпустил мамину книгу. Четыре экземпляра, как хотел.

* * *

«О сколько нам открытий “чудных”»

Готовит Время, наш палач.

Не прекратит поток сей мутный

Ни стон, ни смех, ни детский плач.

«…И случай, бог изобретатель…»

Душа дрожит от страха перед вновь «изобретённым» наказанием: погиб Игорёха… Он просто шагнул неверно на дорогу, и тут же подъехал на автомобиле человек со смертельной фамилией и сбил его…

Что ж ты, Игорёшка?! Нельзя, нельзя неверно шагать по минному полю жизни!..

Я был в Аккермане, когда пришёл ночью знакомый и сказал мне о случившемся. Поехал от ужаса в Одессу получить визу в Россию, но по дороге, в «знаменитом» одесском пятом трамвае, украли деньги, и клерки российского консульства не поверили (несмотря на телеграмму) и не дали визу…

Вернулся в Израиль и уже оттуда полетел на похороны…

От Ленинграда ничего не осталось: это был уже Санкт-Петербург. Суетливый и злой, «…в златых тельцах, в дельцах…».

* * *

Страшного Взрыва несчастные дети

Ранят и ранят меня.

Вновь ухожу,

Ухожу в неизвестность

Синего дня.

Израиль – Аккерман, могилы – Израиль – Барселона, Сограда Фамилия – Израиль…

В нашем доме есть диета, и змея одна

Очень верит, очень хочет похудетьона.

Съел я ноль холестерина и доволен в прах:

Не застрянет сволочь-бляшка

у меня в жилах.

Не застрянет в моём сердце —

буду жить века.

Кровь струится в моих жилах —

не Яркон-река.

Не застрянет, не заманит, не затянет в ночь.

Только и всего проблема:

голод превозмочь.

Эх, голодный! Вах, голодный!

Прямо нету слов.

Максимум, пойду в харчевню —

съем «кусочек плов».

Ну а если будет мало – не моя вина.

Минимум, приду домой я, – покормит она.

Вновь Аккеман и глухая безысходность могил…

* * *

Лишь только чёрная строфа

коснётся моего пера,

Я знаю: уходить пора,

Но жжёт сомнения искра:

К чему трясти седую грушу?

Клубок времён я не нарушу.

* * *

Кончились прохладные денёчки,

Наступает мерзкая жара.

Маечку надела моя дочка,

Одеяло спрятала «жена».

Сколько жарких дней уже прожилось?

Я встаю таким же дураком…

Почему в прохладе мне не жилось?

Отчего покинул отчий дом?

—

Жёлтый парус разлуки,

Усталая длань корабля.

Почерневший от муки,

Не однажды я вспомню тебя.

Санкт-Петербург…

Ездили к Игорёхе, на могилу.

Я устал «дружить с тоской» этого холодного слова…

«Мы будем счастливы (благодаренье…)» Б-гу!

У Анюли начинается новый круг.

Пусть он будет кругом Счастья!

К свадьбе дочки

Вольный перевод песни на стихи Булата Окуджавы

(вольный, в том числе и в связи с ошибками)

Оригинал (с небольшим изменением и отрывочно):

И вот уже сшит твой наряд подвенечный,

И хор в вашу честь уж поёт,

А время торопит, возница беспечный,

И просятся кони в полёт.

Святая наука – расслышать друг друга,

Сквозь ветер, на все времена…

Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга…

Глаза бы глядели в глаза.

Перевод:

Транскрипция:

Вэ квар мухана симлатех… Хатуна…

Шом’им эт hангина ликводхем,

Ах зманмемаhер, кемо неhаг шаанан,

Сусим квар афим бадаркем.

Мад’а шель кдошим – леhаазин,

леhавин, Негед руах леколь hазманим…

Бадерех шеракло ит’у hасусим…

Эйнаим шеир’у эйнаим.

21.04.2004

«Фотограф щёлкает, и птичка вылетает».

Господи, пусть Анюля будет здорова и счастлива вместе со своим мужем и потомством! И, если Ты всё же должен кого-то за что-то наказывать, пусть основная тяжесть наказания ляжет на одного меня. Только это, я Тебя больше ни о чём не буду просить: остальное Ты и Сам знаешь.

Мама, Мишутка, папа, – простите… Если можете.

Вначале были могилы… Потом была Германия…

Или наоборот?.. В истории – наоборот. В моём пространственно-временном континууме – нет…

Довольно чисто, торжественно и неуютно-интересно. «Новые» немцы ходят вперемежку со старыми. Или наоборот?.. Слышу их речь, знакомую со школы и по фильмам о войне, и просится наружу мой скромный идиш: «Мах зих ништ нарес!».

Нас ненавидят – мы ненавидим.

Нас обижают – мы тоже обидим.