Книга Миссис По, страница 92 – Линн Каллен

– Эдгар, – мой голос сорвался, – что с тобой случилось?

Он жадно вглядывался в мое лицо:

– Судьба.

Я взяла его руку. От одного взгляда на его пальцы, такие чуткие, такие умные, мне захотелось плакать. Я смела думать, что он такой же, как его вымышленные убийцы. Я никогда не прощу себе этого.

Он дотронулся до моего лица и сказал, будто услышав мои мысли:

– Знаешь, все это правда. Писатель всегда пишет о себе, и неважно, сколько вымысла в его рассказах. Хотя обычно мы об этом не догадываемся, когда сочиняем свои истории. Думаешь, я вижу себя сумасшедшим убийцей?

– Ты – самый добрый, самый великодушный человек на свете. Безумием было считать иначе.

Он убрал прядь волос с моей щеки и опустил руку.

– Не казни себя. Мы все были безумны.

Мы молча смотрели друг на друга.

– Но я кое-что узнал о себе, – более решительно сказал он. – Я писал рассказ за рассказом, и в них моих темных героев ждала погибель через беса противоречия, или через заживо похороненную сестру, или через мстительного кота. Но губит их не бес, не сестра и не кот. Нет. Причина погибели – их вина. Моя вина. Я всегда писал о себе самом.

– Каждый совершает ошибки.

Он невесело рассмеялся:

– Разве каждый из-за чувства одиночества женится на малолетней кузине? И разве каждый потом, поняв, что жена слаба и ребячлива, гнушается ею? Разве каждый ставит жене в пример женщину, похожей на которую той никогда не стать, а потом упрекает ее за жалкие попытки походить на недостижимый идеал? Она любила меня, а я был с ней жесток.

Я склонила голову, признавая за собой часть вины. Сколько раз за прошедший год я ругала себя за то, что проклинала миссис По за грехи, которых она вовсе не совершала? Теперь-то я видела, что виной всему была ее мать. Это миссис Клемм столкнула меня в воду, и она же подстроила падение ледяной глыбы. И, конечно же, именно она воспользовалась приступом кашля Виргинии, чтобы попытаться взорвать дом Бартлеттов. Виргиния повинна лишь в том, что украсила стену моим безголовым дагеротипом, да и это был лишь жест отчаявшегося ребенка, ничего более. Это моя зеленоглазая ревность жаждала видеть в Виргинии чудовище и, конечно же, видела его.

Но было еще кое-что.

– Эдгар, – мягко спросила я, – кто поджег дом мадам Рестелл?

– Поджег? – нахмурился мистер По.

– Перед тем как вы переехали.

Он покачал головой:

– Не знаю. Когда это случилось, я был у себя в редакции. А что?

Я смотрела на него, силясь понять. Он откинулся в кресле и словно бы ушел в себя. Через некоторое время он произнес:

– Надеюсь, что я умру вместе с Виргинией.

Все во мне полыхнуло гневом.

– Умрешь? Эдгар, нет! Тебе не обжулить Жизнь. Ты должен играть теми картами, которые она тебе сдала. Должен продолжать партию. Ты нужен этому миру. Ты и твой разум.

– Что проку в разуме без души? Ты забрала ее, Френсис. Нет, это я сам отдал ее тебе. Я хотел, чтобы ты владела ею.

– Значит, мы должны продолжать партию, пусть и такими опустошенными, какими сделались.

Его глаза превратились в колодцы, полные боли:

– Но зачем?

Я вздохнула:

– Из-за ребенка.

Он смотрел на меня так, словно не верил своим ушам:

– Я слышал, это ребенок Сэмюэла.

– Мне пришлось так сказать, – мягко проговорила я. – Ради ее блага. Но даже Сэмюэлу известна истина.

Слезы застили ему взор:

– Значит, у меня есть дочь? У нас есть ребенок?

– Да, Эдгар.

Мы крепко обнялись. Я наслаждалась биением его сердца, родным мускусным запахом его кожи, ощущением обвивающих меня сильных рук.

Через миг он ослабил объятия, чтобы посмотреть на меня.

– Как ты ее назвала?

– Фанни Фэй.

Он медленно кивнул, словно проникнувшись звуком этого имени. Мягкий свет засиял в обрамленных темными ресницами глазах, постепенно согревая болезненное, измученное лицо, и наконец улыбка коснулась уголков его рта.

– А ты уверена, что не хочешь назвать ее Улялюм?

Я рассмеялась, но мой смех грозил превратиться в рыдания, и я спрятала лицо на его плече. Я люблю этого человека.

Он нежно поднял мой подбородок.

– В своей жизни, Френсис Сарджент Локк, я совершил множество ошибок, но любовь к тебе в их число не входит.

Я нежно поцеловала его, почувствовав губами соленый вкус его слез.

Когда он отстранился, я едва могла дышать от вставшего в горле комка.

– Френсис?

Я не могла говорить и поэтому лишь кивнула в ответ.

– Как ты думаешь, ты сможешь рассказать обо мне маленькой Фанни?

Моя душа в отчаянии возопила, расставаясь со своей половиной.

– Да, любимый. Конечно.

Он прижал меня к себе. Какое-то время я прислушивалась к биению его сердца, запоминая этот звук, а потом отстранилась.

Теперь он принадлежал своей жене.

* * *

Когда я вернулась домой, малышка плакала, и ее плач немедленно послал тревожный сигнал моим нервам. Однако вначале я все равно поспешила к письменному столу, стоявшему у окна моего кабинета, с трудом откупорила чернильницу, вытащив намертво присохшую пробку, обмакнула перо и принялась раздраженно водить им по бумаге, чтобы дать стечь лишним чернилам.

Служанка, Лиззи, поспешно поднялась из цокольного этажа, вытирая губы передником.

– Она только что проснулась, мэм.

– Я ею займусь.

– Вы уверены, мэм?

Мне нужно было быстро, пока я не забыла, записать то, что нашептало мне вернувшееся вдохновение. Оно вернулось ко мне среди опустошенного молчания на обратном пути, и Маргарет оказалась достаточно мудра, чтобы уважать это молчание. Полозья ее саней рассекали снег, а у меня в голове складывалось новое стихотворение, его нашептывал мне тот внутренний голос, что живет где-то в душе каждого писателя, знакомый любому из нас и в то же время загадочный и непонятный, тот внутренний голос, ради которого мы и живем.

– Что, Лиззи? – рассеянно переспросила я. – Да, уверена, погоди минутку.

Я набросала несколько фраз, образов и ключевых слов, чтобы они не улетучились из памяти, и отложила перо. Потом еще подумала, снова схватила его и нацарапала сверху: «Первая улыбка Фанни».

Крики малышки становились все громче. Бросив перо, я поспешила наверх, и сердце мое было преисполнено нежностью и благодарностью.

Дочурка стояла в кроватке, держась за прутья. Увидев меня, она разжала кулачки и радостно агукнула.