
Онлайн книга «Последний шанс»
Для чего это старый хорек призывает меня к себе? Нанял бы киллера, и все дела. Я недоверчиво посмотрела на переминающегося с ноги на ногу Вовку. — Видеть хотел, говоришь? Передай ему мою фотографию. — Лично надо, — терпеливо, как слабоумной, пояснил Казанова и подмигнул. — Зачем? — Мне лично от Плотника ничего не надо. И опосредованно тоже. — Ну… Поболтать о том о сем, чаек попить… — И только-то? — Я припомнила недавнюю обильную трапезу, загрузившую деликатесами мой неизбалованный желудок. Чаем меня нынче не заманить. Пусть сочинят что-нибудь позавлекательнее. — Занята я сегодня вечером. Вовик вздохнул и начал по-обезьяньи чесаться, не в силах решить, уговаривать меня или махнуть рукой и слинять. — Дело у него к тебе. Важное. — Ух ты! — ернически ухмыльнулась я. Прикончить меня, что ли, собрался? Вот обнаглели люди! На блюдечке с голубой каемочкой им все подавай. — Скажешь, какое дело, может, еще подумаю, поехать или нет. И не красней, чай не невинная девица. Меня не обманешь, уверена, ты в курсе, что от меня Плотнику надо. Бедолага аж вспотел от мыслительных усилий. Потер челюсть, поковырял носком кроссовки колесо, поцыкал золотым зубом. С бесконечной скорбью средневекового мученика на лице прошептал почти беззвучно: — Нанять он тебя хотел. От удивления я чуть не села прямо в грязь на обочине. — Врешь! — Вот те крест, с места не сойти, ментом буду!.. — Все равно врешь. Не правдоподобно и нехудожественно. Где ж это видано, чтоб вор сыщика нанял? Чего ты загоняешься, чудак? Поспорил с кем или вправду пьяный? Дыхни-ка! Вовка обиженно скривился и полез за пазуху поскрести тощие ребра. — Он то же говорил, не поверишь. А еще сказал, крутись, как ерш в унитазе, но привези ее. А не то кое-что кое-куда то ли засунет, то ли натянет, если ничего не перепутал. — Так вот почему ты за мной целый день катаешься! Подойти боишься, напугала я тебя при первой встрече. — Было маленько. А еще он обещал полную безопасность. — Н-да? — засомневалась я. — Мамой клянусь! Сложно отказаться от такого предложения такого человека. Пока я размышляла, к дождю присоединился град, и мы забрались внутрь машины. — Что ж ты, дурачок, сразу все не выложил? Ломался, отпирался, ветошью прикидывался. — Струхнул я, — обворожительно улыбнулся лопоухий Казанова. — У вас с ним серьезные дела, а я посередине, как вошь между пальцами. — Ну и выражаешься ты при дамах, — покачала я головой. — Ладно, уговорил, сердешный. Вези. Ехать оказалось недалеко. Бывший зек жил в новом благоустроенном шестнадцатиэтажном доме на предпоследнем этаже. В лифте Вовочка возобновил попытки познакомиться поближе, и вновь пострадала его и без того не идеальная физиономия. По тому, как искренне он потом извинялся, я сделала вывод, что руки и голова у него работают несогласованно. Последствия многочисленных сотрясений головного мозга, полагаю. После звонка открыли нам не сразу, видно, рассматривали в глазок. Затем из-за двери послышался хриплый голос: — Вовк, ты? Привез? — Сказал ведь, привезу. Отпирай, не томи. Зазвякали многочисленные запоры, и еще через полчаса нам было позволено проникнуть в квартиру. Мы обменялись с Плотником настороженными и оценивающими взглядами. С нашей последней встречи он мало изменился, похудел разве. То же обилие морщин на круглом скуластом лице, те же черные равнодушные глазки и седые клочки волос за ушами. Фланелевая клетчатая рубашка и синие джинсы придавали матерому уголовнику домашний и молодцеватый вид. — Ну, здравствуй, Иванова, — прохрипел хозяин дома и выругался длинно и заковыристо. — Я тоже не рада тебя видеть. Геннадий Борисович собрался добавить к своему предыдущему высказыванию пару-тройку этажей, но закашлялся, почти как я, и передумал. — Пошли на кухню, там теплее. Чаечку выпьем. Мы обосновались в небольшой уютной кухоньке, отделанной в неярких бежевых тонах. Вован разлил нам душистый черный чай и был услан в зал — смотреть телевизор. Я опрометчиво отхлебнула из чашки и едва не выплюнула ядовито-горькую обжигающую жидкость. обратно. Затем опрометчиво проглотила и едва не вывернулась наизнанку. Пока я экспериментировала со свежезаваренным чифиром, хозяин выхлебал всю свою поллитровую бадью и уставился на меня. Я молчала, предоставляя ему право заговорить первым. Он молчал неизвестно почему. Может, ждал, когда я допью? Тогда лучше общаться. — Давно вернулся? — В сентябре, — охотно отозвался Плотник. — Под амнистию попал, в честь юбилея Пушкина. Как раз тогда в больничке валялся. Я, мать, кашляю сильно. Туберкулез, мелькнуло в голове, и меня затошнило с удвоенной силой. Мы опять замолчали, в упор пялясь друг на друга. У меня первой сдали нервы: сказался трудный день. — Чем лечишься? Мой непростой собеседник мгновенно оживился. — Чаечком вот лечусь. И травки завариваю. Разные. Малинку, землянику. И еще корень женьшеня. Мертвых, говорят, поднимает. Он умолк и перестал подавать какие-либо признаки жизни, даже шевелиться. Темы для разговора я исчерпала и замерла на стуле, стараясь соответствовать мужчине напротив. Тут же нестерпимо зачесались нос, правое ухо, живот, затылок и обе пятки. Ясно, откуда у Вовки дурная привычка постоянно чухаться. Я уже придумала великолепную шутку про пятнадцатый этаж, который задевают самолеты, но хозяин вдруг ожил, долго кашлял, потом удовлетворенно сплюнул в раковину и неторопливо захрипел: — Вот что, мать. На днях от людей услышал, кто-то в нашем городе закупил немелкую партию пороха, взрывчатки то есть. Понимаешь, о чем я? — Примерно. Но кому это понадобилось? — В том-то и дело! В большой тайне торговались, через посредников. Спросишь, зачем такое честному человеку, что ему скрывать от нас? Так я тебе отвечу. Не люди это. Я, как зачарованная, не сводила взгляда с вещавшего с пеной у рта старого вора. — Чечня это, вот что. На ветер пустить нас решили… И он минут пять, пока вновь надрывно не заквохтал, покрывал ненавистных бандитов матом. Отдышавшись, продолжил изложение основной идеи уже с коррекцией стиля. — Ты того, мать, должна найти этих… заказчиков, и поскорее. Мы не потерпим эту… сволочь в нашей России. Он, видно, устав, застыл. Я открыла рот для парочки вопросов, но Плотник поднял на меня свои пустые страшные глаза, и возникать мне сразу расхотелось. |