Онлайн книга «Прекрасный игрок»
Рука замедлилась, и я открыл глаза. Дыхание сбилось, голова шла кругом. Горящий взгляд темно-серых, восхищенно расширенных глаз Ханны был устремлен на ее живот, заляпанный моим семенем. Она провела по нему пальцем и промурлыкала: – Уилл. Мы явно еще не закончили. Опираясь одной рукой на подушку, я посмотрел на нее. – Тебе понравилось? Она кивнула, с самым бесовским видом прикусив нижнюю губу. – Покажи мне, – велел я. – Поласкай себя для меня. Поначалу Ханна выглядела неуверенно, но затем неуверенность превратилась в решимость. Она провела рукой по телу, легонько притронувшись сначала к моему еще эрегированному члену, а потом и к себе. Прижав двумя пальцами клитор, она вздрогнула от наслаждения. Моя рука поползла вверх, по ее боку и груди. Нагнувшись, я поцеловал напрягшийся сосок и шепнул ей: – Доведи себя до оргазма. – Помоги мне, – попросила она, полуприкрыв веки. – Когда ты занимаешься этим сама, меня нет рядом. Покажи мне, как ты это делаешь. Может, мне тоже понравится смотреть. – А я хочу, чтобы ты смотрел и помогал мне. Она все еще не остыла после секса и была такой мягкой и влажной. Ее пальцы скользили снаружи, мои внутри, и вскоре мы нашли общий ритм – я двигался, она поглаживала – и, черт возьми, было просто чудесно видеть ее такой раскованной и страстной, смотревшей попеременно то на свой мокрый от семени живот, то на мой быстро твердевший член. Много времени ей не потребовалось. Уже скоро она билась о мою руку, широко раздвинув ноги и приоткрыв губы. Напряжение росло, и вскоре она с криком взорвалась. Кончая, Ханна была прекрасна: раскрасневшаяся кожа, твердые горошинки сосков. Не удержавшись, я принялся покусывать нижнюю часть ее груди, постепенно замедляя движение пальцев. Немного очнувшись, она оглядела нас: оба потные, у нее на животе след моего оргазма. – По-моему, нам нужен душ. Я рассмеялся. – Думаю, ты права. Но до душа мы так и не добрались. Только мы пытались подняться с кровати, как или я начинал целовать ее плечи, или она покусывать меня – и каждый раз мы снова опускались на матрас. Наконец время перевалило за одиннадцать, и стало ясно, что на работу мы уже точно не пойдем. Потом поцелуи снова стали яростней, и я взял Ханну, перегнув через край кровати, после чего обессиленно рухнул на нее. Перекатившись на спину, она уставилась на меня, играя моими вспотевшими волосами. – Ты хочешь есть? – Немного. Ханна приподнялась было, но я снова повалил ее на кровать и поцеловал в живот. – Но не настолько, чтобы встать прямо сейчас. Заметив на прикроватной тумбочке ручку, я, не думая, потянулся за ней. Затем пробормотал: «Лежи тихо», зубами стащил колпачок и прижал шарик к коже Ханны. Она оставила окно рядом с кроватью немного приоткрытым, и пока я писал на мягкой коже ее бедра, мы прислушивались к городскому шуму. Она не спросила, что я делаю, как будто это не слишком ее волновало. Ее руки зарылись в мои волосы, соскользнули на плечи, на подбородок. Она аккуратно очертила мои губы, брови, переносицу – словно была слепой и пыталась понять, как же я выгляжу. Закончив, я откинулся назад, любуясь своей работой. Мелкими буквами я записал отрывок своей любимой цитаты. Надпись тянулась от ее бедра до лобковой кости. «Все исключительное – для исключительных». Мне понравилось, как темные чернила смотрятся на ее коже. Еще больше мне нравилось то, что это было написано моим почерком. – Я хочу вытатуировать это на тебе. – Ницше, – прошептала она. – В общем, неплохая цитата. – «В общем»? – повторил я, поглаживая пальцем нетронутую кожу под надписью и размышляя над тем, как много еще можно тут написать. – Он был слегка женоненавистником, но это навело его на несколько достойных афоризмов. Матерь божья, ну и мозги у этой женщины. – Например? – поинтересовался я, дуя на высыхающие чернила. – «Часто чувственность перегоняет росток любви, так что корень остается слабым и легко вырывается», – процитировала она. Ну ладно. Я поднял глаза как раз вовремя, чтобы заметить, как Ханна выпускает из зубов нижнюю губу, насмешливо поблескивая глазами. Весьма интересно. – А что еще? Она провела пальцем по шраму у меня на подбородке, внимательно глядя мне в лицо. – «Не все то золото, что блестит. Самые ценные металлы имеют более мягкий оттенок». Моя улыбка несколько подувяла. – «Под конец человек любит свое желание, а не то, чего желал». Склонив голову к плечу, она провела рукой по моим волосам. – Как думаешь, это верно? Я сглотнул, чувствуя, что попался. Я и без того слишком запутался, чтобы понять, выбирает ли она цитаты со значением, намекая на мое прошлое, или просто цитирует классические философские высказывания. – Думаю, иногда верно. – Но все исключительное для исключительных… – тихо продолжила Ханна, глядя на свое бедро. – Это мне нравится. – Хорошо. Наклонившись, я поправил одну букву, потом затемнил другую, напевая себе под нос. – Все время, пока ты писал, ты пел ту же песню, – шепнула она. – Да? Я даже не заметил, что пою. Я прогундосил еще несколько тактов, пытаясь вспомнить, что же я напеваю. She Talks to Angels. – М-м-м, старая, но зачетная, – сказал я, обдувая ее пупок струйкой воздуха, чтобы подсохли чернила. – Я помню, как ваша группа исполняла ее. Я недоуменно взглянул на нее. – Ты слышала запись? По-моему, ее даже у меня нет. – Нет, – шепнула она. – Вживую. Я навещала Дженсена в Балтиморе в те выходные, когда ваша группа ее играла. Он сказал, что вы на каждом концерте перепеваете одну чужую песню, которую больше никогда не исполняете. И я попала на нее. При этих словах в ее глазах что-то мелькнуло. – Я даже не знал, что ты была там. – Мы поздоровались перед концертом. Ты был на сцене, настраивал электрогитару. Она облизнула губы и улыбнулась. – Мне было семнадцать. Как раз до этого ты приезжал к нам и работал с папой на летних каникулах. – Ох, – сказал я, гадая, что семнадцатилетняя Ханна подумала о том концерте. Я все еще вспоминал его, даже теперь, когда прошло больше семи лет. Мы круто играли в ту ночь, и публика завелась с пол-оборота. Возможно, это был один из наших лучших концертов. |