Онлайн книга «Русские сумерки. Клятва трикстера»
|
Стою, потупившись. Отец тяжело вздыхает. И ничего не говорит. Не упрекает меня ни единым словом. Отворачивается и смотрит в гараж – туда, где вокруг сиденья скутера беспокойными отростками шевелится «паутина». – Зажигалка – это правильно. А всё остальное – нет. – Я не думал… – Я тоже хорош, – хмурится отец и глухо добавляет: – Завтра же везу тебя к тётке в Вологду. – Это на фига? – удивляюсь я. – Поживешь у неё. Годик-другой. – Я не хочу в Вологду. Там и жрать-то нечего… – Зато от Зон подальше! Повисает молчание. Я прекрасно понимаю – сейчас бессмысленно спорить. И всё-таки набираюсь наглости: – Ты ведь сам говорил – надо замечать новое. Тогда есть шанс узнать что-то интересное! – Ага, – саркастично кивает отец. – Именно поэтому ты заметил новенький скутер. Совсем как у Мишки, да? Виновато пожимаю плечами: – Ну… я хотел проверить… – Проверил? Отец делает шаг в гараж и поднимает монтировку. Зачем она ему? Какая ценность в тронутом ржавчиной куске металла? Уточнить я не успеваю. Потому что отец делает ещё шаг и бьёт тяжёлой монтировкой по зеркалу скутера. Брызгами летит стекло. – Не надо! Это неправильно! Всё равно что резать картину в музее. Разве машина виновата?! – Смотри, – хватаю его за плечо, – там… что-то есть… Конечно, ничего там особенного – какие-то блёстки под стеллажом с инструментом. Лишь бы отвлечь отца от скутера! Он поворачивает голову, роняет монтировку. Достаёт из кармана куртки фонарик. Яркий луч светодиодов озаряет пространство под стеллажом. И мы с отцом долго глядим на пару переливающихся шариков – тех, что висят в воздухе над бетонным полом. – Красиво, – шепчу я. И замолкаю выжидательно. Раньше я таких не встречал. Что скажет отец? Ведь тут, в Зоне, красота – штука ненадёжная. Вон, алый цветок – самая красивая вещь внутри периметра. Но любоваться лучше издалека. А ещё лучше – из безопасного укрытия… Отец молча подходит ближе. Аккуратно проводит рукой в перчатке над и под стекловидными шариками. Те остаются неподвижными. Тогда он осторожно берёт их, один за другим – словно срывая плоды с невидимой ветки, и кладет в болтающуюся на плече сумку. Луч фонаря уходит дальше под стеллаж. Озаряет «паутину» – ту же, что и за шкафом! И что-то блестит в её глубине. Не так ярко, невзрачно. Камешек, похожий на осколок бутылочного стекла… Отец достаёт из кармана куртки детектор – плоскую коробочку с маленьким экраном. Направляет её в угол. Какие-то цифры вспыхивают на экране. Высвечивается диаграмма распределения спинорного поля – недавно мне пришлось выслушать об этом целую лекцию. Только я всё равно мало что запомнил. – Интересный объект, да, пап? Он не отвечает. Глядит по сторонам. Поднимает закрытую канистру, встряхивает – на дне что-то хлюпает. Хм-м… Можно взять с собой и по дороге ещё где-нибудь слить остатки. Только тяжело тащить… Пока я вспоминаю цены на бензин в Колядинске, отец открывает канистру и вдруг выплескивает остатки содержимого на паутину. Чиркает спичкой и кидает её в угол! Вспыхивает пламя. Белые нити шипят и съёживаются. А я с изумлением смотрю, как отец тянет руку – прямо в огонь, прямо в ещё живую паутину! И выхватывает оттуда невзрачный камешек. Держит его на ладони. Улыбается, разглядывая. А я угрюмо молчу. Да, сам недавно сделал глупость. Но хотя бы понятно ради чего… А отец… Тоже мне, воспитатель! Что проку в куске бутылочного стекла?! – Это можно продать? – выдавливаю сквозь зубы. – Продать? – смеётся отец. И прячет камешек – не в сумку, а во внутренний карман куртки. Пожимаю плечами. Что тут забавного? В конце концов, ради этого мы сюда и пришли! Взять товар, чтоб толкануть его за хорошие деньги! Вся огромная Зона – для нас будто мегамаркет досумеречной эпохи. Однажды в детстве я бывал в таком. Помню ощущение праздника, музыку, сверкание огней. Яркие витрины, фонтан посреди вестибюля, и толпы народа, снующего взад-вперёд… Тут нет толп. И за товар можно заплатить жизнью. Но ощущение праздника – оно где-то рядом… Каждый раз, когда я иду в Зону – жизнь наполняется особым смыслом. Мне трудно передать всё словами. Я не умею красиво формулировать. Но для меня это словно окно в ту, прежнюю жизнь – когда мы обитали не в бараке для беженцев. И мама была с нами… А для отца… Иногда мне кажется, что для него это как продолжение огромного эксперимента. – Чего кривишься? – Ничего! – Это, конечно, хуже, чем скутер, – иронично кивнул отец. – Те разноцветные шарики Петрович именует «ведьмины глазки». И берут их всего по три тысячи долларов. – Три штуки баксов? – округлил я глаза. – Считается, что они сильно успокаивают нервы. – Отец снял сумку и перекинул её ремень мне через плечо. – Как раз то, что тебе нужно! – Да я и так спокоен! – Это хорошо, – обрадовался отец. Поднял с пола монтировку и удивительно быстро превратил новенький «Хо-Лин-503» с усиленной подвеской в погнутое и треснутое уродство на колёсах. – Теперь намного лучше, – сообщил, разглядывая остатки машины и помахивая монтировкой, как художник кисточкой. Я отвернулся с кислой миной. А сам уже лихорадочно прикидывал: какой скутер можно купить, имея три штуки баксов? Наверняка круче, чем у Мишки! – Идём! – хлопнул меня по плечу отец. – Вздумаешь опять отставать – привяжу верёвкой! И двинулся назад через лопухи. – Мы что, уже уходим? – удивился я. – Хватит на сегодня. Вышли из гаражного кооператива и размеренным шагом направились опять к семнадцатиэтажке. Отец молчал, а я всё раздумывал: если даже ведьмины глазки стоят уйму денег, то какова же цена невзрачной фиговины, которую он мне не доверил, а спрятал в карман? Продавать он её не желает – это понятно. Но ведь что-то в ней есть, что-то особенное… Я внимательно зыркнул на папину спину, обтянутую вылинявшей хэбэшной курткой. И ведь не расскажет… Будет темнить, пока не сочтёт нужным. До сих пор основным нашим товаром, помимо заурядных тряпок и барахла, оставался серый мох. Все так его зовут, хотя, разумеется, никакой это не мох – бесформенные наросты, по виду и цвету – вроде пористой резины. С приятным миндальным запахом, со слабым наркотическим эффектом – но без привыкания, его заваривают вроде крепкого чая. |