Книга В оковах страсти, страница 97 – Дагмар Тродлер

Я закрыла глаза. Воспоминания терзали меня, будто стрелы лучников, пронзали мою плоть.

Эрик нагнулся вперед.

— А потом в ту гостиницу пришла ты, вот так просто, в самый разгар войны, и помешала всем моим устремлениям. Когда ты дотрагивалась до меня, мне хотелось жить вечно, Элеонора…

В глазах его заблестели слезы. Они вывели меня из оцепенения. Я подняла руку, чтобы вытереть их. Он поймал ее, отвел в сторону и сжал так крепко, что мне стало больно.

— Я знаю, чувство вины не дает тебе покоя. И если ты хочешь вытереть мои слезы только поэтому, дорогая, то я все равно буду любить тебя. Твой Бог подарит тебе прощение, которого ты ищешь. Я же давно простил тебя.

Он встал передо мной на колени и положил уже в сотый раз руку на тот рубец, что хранил нашу историю. Бог мой, неужели я была так слепа?

— Фрея, будь ко мне милостива, — улыбнулся он, — ты не сбежишь просто так, ведь у тебя сердце воина, Элеонора Зассенбергская. Если понадобится, я пойду за тобою в ад.

— Мы уже побывали там, Эрик…

Наши пальцы соприкоснулись. Я думала, что разрыдаюсь, когда он поцеловал меня. Лицо мое было мокрым от слез, внутри же у меня будто началось извержение вулкана, который с невероятной силой выплеснул сверкающую горячую лаву в каждый уголок моего тела — мучающий огонь во мне был потушен и тут же разгорелся вновь. Мы обняли друг друга так сильно, как два тонущих человека, выброшенные морским приливом на берег, с трудом переводя дыхание, почти задыхаясь, готовые вверить волне жизнь, только бы она не разжала наших объятий, — чтобы никогда больше не остаться друг без друга, никогда больше. Ни одного вздоха врозь, ни единого удара сердца, ни дня, ни ночи и так — целую вечность.

Будто новый человек проснулся во мне, поднял голову и подставил свое лицо солнцу. Солнцу, которое могло согреть его и в самом глубоком подземелье, и холоде…

— Открой глаза, любимая.

Вино играло в бокале, брызгало в лицо, и на лицах наших тоже играли пурпурные капельки.

— Посмотри на меня.

Я медлила. Может быть, все это лишь грезы, обыкновенная фантазия? На мой лоб опять что-то капнуло, потом на нос, на веки, и наконец губы его коснулись моих дрогнувших губ.

— Ты должна смотреть на меня.

Глаза его излучали такое тепло, которое я никогда и не мечтала увидеть. У меня закружилась голова, и земля стала уходить из-под ног…

— Я хочу есть, а ты?

— Почему… почему ты ничего не ел?

— Как я могу есть, когда ты должна соблюдать строжайший пост, почти голодать? — обезоруживающе заявил он. — Я хотел быть с тобой хотя бы в мыслях. Когда еврей рассказал мне, что на самом деле ожидает тебя там, наверху, я почти обезумел. Я никогда бы не допустил…

— Знаю. — Я нежно погладила головку змеи, изображенной на его руке. — И это было не просто, так преуменьшить серьезность произошедшего, чтобы ты поверил в рассказ.

— И это ты называешь преуменьшить серьезность, умалить значение? — Он схватил меня за уши. — Всякий раз твой рассказ выглядел недостаточно убедительным. А сейчас я хочу есть.

Я перевернулась на живот и посмотрела ему вслед, наблюдая за тем, как он скрылся в проеме скалы. Теплой волной накрыло все мое тело, до самых кончиков пальцев. Солнце выглядывало из-за горы, освещая небольшой пруд. Несколько рыб плескались в воде и, сверкнув чешуей на поверхности водоема, исчезали в глубине. Я медленно перевернулась на спину и стала смотреть в блестящий на солнце воздух. Как всего лишь за мгновение может измениться мир… Я еще чувствовала его близость, ощущала прикосновение его рук к своей коже, я была уверена в том, что каждый вздох имеет свой смысл лишь рядом с ним. Я хотела быть с ним. Как волны прибоя, накатили на меня воспоминания о суде Божьем, о похотливых взглядах мужчин и о черной воде, жадно ожидавшей момента, когда она наконец сможет поглотить меня. Я хотела быть с ним. Боже, голос, который я слышала под водой, чьим он был на самом деле?

Я поспешно уткнулась лицом в подушку. Забыть, забыть, забыть…

— Еврей рассказал мне, что сегодня ты у него съела все. — Эрик с подносом в руках опустился рядом. — В этом ты должна исповедаться священнику.

— Ему не обязательно знать обо всем, — пробурчала я в подушку.

Эрик перевернул меня и положил мою голову на свои колени. Глаза его заблестели в темноте.

— А теперь согреши со мной, любимая.

Заставляя откусывать по кусочку от целого ломтя, он накормил меня чудесным, мягким и ароматным хлебом, который испек немой человек из Каира. Он сам молол муку на ручной мельнице, а тесто доводил до полной готовности в особых глиняных горшках.

— Гм, этот мавр просто мастер! Такой хлеб последний раз я ел при дворе Вильгельма, давным-давно, — вспомнил Эрик и положил мне в рот последний кусок, обмакнув его сначала в кашу с корицей.

Я прикусывала его пальцы зубами, и ему приходилось высвобождать их с силой. А потом мы лежали рядом на рогоже и наблюдали, как рыбы состязаются в ловкости, плавая вокруг брошенных нами в пруд хлебных крошек

— Кто этот Вильгельм, о котором ты говорил?

Я украсила розовый куст, накинув на него свой платок, и взглянула на Эрика, опершись на локти.

— Вильгельм, герцог Нормандии. Я жил там несколько лет.

— Мне никогда не хватало мужества спросить, откуда ты родом, — созналась я.

Он усмехнулся.

— А ты бы и не услышала в ответ ни слова. План твоего отца был слишком понятным, а ты не совсем ловка в попытках разговорить меня. — Его рука погладила мою голову. — Вот теперь ты выглядишь так же, как в тот день, когда мы вновь увиделись в зале.

— Я не знаю, как я выгляжу. Зеркало я завесила.

Камешек, брошенный в воду, потревожил водную гладь, и по ней побежали круги — один, второй, третий, потом я увидела свое отображение. Эрик, лежа на спине, смотрел на меня.

— Твое лицо для меня словно солнце, ему не нужны волосы. Золотоволосых красавиц при дворе Вильгельма было предостаточно. — Он улыбнулся. — И ни одной из них не удавалось завладеть моим сердцем.

Я прижалась к нему и положила голову ему на грудь. Просунула руку под его рубаху и выше повязки нащупала орла.

— Знаешь, что у тебя муравьи в животе? Такие большие-большие. Мастер Нафтали скреплял ими швы твоей раны, чтобы они срослись.

— Иногда они щекочут меня, — прошептал он. — Как только увижу тебя, они начинают щекотать сильнее.

Щекотали они и меня. Или то были его руки?

— Рассказать тебе одну историю? — Он сел и дотянулся до бокала.

— О великанах? И о коровах, и об одноглазых…

— У тебя хорошая память. — Эрик с любовью улыбнулся. — Нет, никаких больше историй про великанов. Я хочу рассказать тебе о том, о чем, кроме Нафтали, не знает никто. — Он взял мою руку. — Хочу рассказать тебе о моем происхождении и о том, откуда я родом.