Книга Охота на невесту, страница 59 – Шарон Айл

— Но почему бы нет? Разве тебе не нравится сознавать, что я умею не только разносить пиво?

Себастьян внимательно посмотрел на жену:

— Знаешь, я пока не могу это объяснить, но что-то мне не нравится в твоей колонке. Что-то мне в ней не по душе.

Люси пододвинулась поближе к мужу и тихо сказала:

— Поверь, прошлой ночью я как раз собиралась признаться тебе в том, что я — Пенелопа.

И Люси рассказала, как в редакцию приходила Мэри Лиз и какое неожиданное предложение сделала ей эта знаменитая дама, Себ внимательно слушал, стараясь переварить все эти поразительные новости.

— А я была так взволнована! — воскликнула Люси — И мне ужасно хотелось рассказать тебе об этом! Но ты тогда так со мной держался… В общем, я раздумала рассказывать.

Себастьян прекрасно помнил, как в тот день у Люси горели глаза. И как он сделал все, чтобы этот огонь в ее глазах угас. Невольно вздохнув, он проговорил:

— Для моего плохого настроения в тот вечер существовало множество причин, которые не имели к тебе никакого отношения.

Люси нахмурилась и спросила:

— А к той противной даме, адвокату в мужских брюках, это имело какое-нибудь отношение?

Себу совершенно не хотелось говорить с Люси о своих непростых отношениях с вновь обретенной матерью. Но он вдруг вспомнил, как только что обвинял Люси в неискренности, и тотчас же подумал, что и сам кое-что от нее скрывал. Во всяком случае, ему следовало хотя бы предупредить Люси о возможном приезде Кейт. Но мог ли он рассказать жене всю эту отвратительную историю? Нет, наверное. К тому же Кейт скорее всего останется там, где и должна находиться, — в Денвере.

Снова вздохнув, Себастьян сообщил:

— Возможно, мне следовало сказать тебе об этом раньше, но та противная дама — моя мать.

Люси на мгновение замерла. А потом, задохнувшись от возмущения, стукнула мужа кулачком в грудь:

— И ты еще смеешь обвинять меня во лжи?!

Себ взял ее лицо в ладони и посмотрел ей прямо в глаза:

— Я не хотел говорить об этом. Но ты меня спросила, и я посчитал своим долгом сказать тебе правду. Элизабет Коул — моя мать, хотя только формально.

Люси уставилась на него в изумлении, потом воскликнула:

— О Господи!

— Вот именно… Когда она на днях вошла в мою таверну, я мысленно воскликнул то же самое.

— А я только что назвала ее противной дамой… Прости…

Себ грустно улыбнулся и тихо сказал:

— Уверяю тебя, долгие годы, думая о ней, я употреблял гораздо более крепкие выражения.

Как он и опасался, Люси стала засыпать его вопросами:

— Что ты имел в виду, говоря, что она твоя мать «только формально»? Ты давно ее не видел?

— Только формально — потому что последние лет двадцать пять она моей матерью не являлась.

— Но почему? Что у вас с ней произошло?

— По правде говоря, мне бы очень не хотелось вдаваться сейчас в подробности. Я и сам пока не могу понять, что именно произошло.

— Ну пожалуйста, прошу тебя! — умоляла Люси, прижимаясь к его груди. — По крайней мере расскажи мне в двух словах, что тогда случилось.

Немного помедлив, Себ вновь заговорил:

— Когда мне было лет шесть или семь, мать собрала вещи и уехала, оставив меня с отцом. Она думала только о своей карьере, которая стремительно шла в гору. И мать не думала о том, что причиняла боль другим людям. — Не подумав, под влиянием порыва, он неосмотрительно добавил:

— Надеюсь, ты не станешь в этом похожей на нее.

Люси мгновенно отпрянула от него. В ее глазах вспыхнуло возмущение. Себастьян поспешил обнять ее.

— Черт возьми, Люси! Я и сам не знаю, как у меня это вырвалось. Это жестоко и несправедливо по отношению к тебе. Ты простишь меня?

— Еще не знаю.

Себ поцеловал жену в губы — поцеловал нежно и вместе с тем с необыкновенной страстью. Когда же он оторвался от ее губ, гнев Люси как рукой сняло. Перед ним снова была душевная и ласковая женщина, которую он с каждым часом любил все сильнее. Ее глаза блестели, а щеки разрумянились. Она посмотрела на Себа долгим и нежным взглядом, затем обняла и, поцеловав, сказала:

— Учти, я тебя еще не простила.

— Уверен, что ты простишь меня через несколько минут, — заявил Себ, зарываясь лицом в ее волосы и касаясь губами мочки уха. — Насколько я помню, я обещал тебе, что сегодня кровать будет ужасно скрипеть. А если ты все еще сомневаешься во мне, то я докажу тебе, что я держу свое слово!

Себастьян очень удивился, когда после полудня, в то время, когда в муниципалитете должны были проходить политические дебаты с участием Мэри Лиз, в «Жемчужные врата» вошла его мать. Она была в тех же черных брюках, что и накануне, но на сей раз надела под черный пиджак серую блузку.

Когда мать приблизилась к нему, Себ с удивлением сказал:

— Я думал, ты сейчас в муниципалитете.

— Все верно. Полдня я действительно провела там и скоро опять туда пойду. — Она осмотрелась. — Я пришла, чтобы получше познакомиться с твоей женой и попросить ее пойти вместе со мной. Где она?

— Люси сейчас либо в редакции газеты, либо в муниципалитете. Ничто не может удержать ее здесь, когда Мэри Лиз произносит речь.

Элизабет улыбнулась — тепло и ласково. Долгие годы Себастьян страстно тосковал по этой ее улыбке.

— В таком случае я уверена: мы с ней обязательно найдем общий язык. Итак, ее зовут Люси?

Себ кивнул и тут же подумал: «Интересно, помнит ли она, что уже встречалась с отцом Люси и обошлась тогда с ним не слишком любезно?»

— А ты подойдешь в муниципалитет? — спросила Элизабет.

— Честно говоря, это не входило в мои планы. — Сообразив, что вместе с Люси туда, возможно, пойдут Джеремая и Дасти, Себ добавил; — Может, загляну на несколько минут. Чтобы только посмотреть, как проходят политические дебаты.

— Главное — это речь, которую Мэри Лиз собирается произнести в Нью-Йорке. А сейчас, во время поездки, она ее репетирует, если можно так выразиться.

Себ кивнул:

— Я наслышан о ее остром языке. — Элизабет снисходительно улыбнулась:

— Некоторые считают, что вместо языка у нее ядовитое жало. Но главным образом так о ней отзываются мужчины. Мэри очень хорошо говорит. Но, к сожалению, многие мужчины принимают ее в штыки, потому что не относятся к женщинам серьезно. Надеюсь, ты не такой?

Себ смерил мать взглядом.

— Нет. Но порой трудно воспринимать всерьез женщину, когда она ходит в штанах.

Даже если Элизабет и обиделась, то виду не подала.