Онлайн книга «Бедная Настя. Книга 2. Превратности любви»
А ведь она все время здесь была, подумал Никита, ругалась, кричала и вдруг затихла так, как будто чего задумала! Как бы и впрямь не случилось бы чего с Аннушкой… — Эх, пропадай все пропадом! — Никита вывел под уздцы свежую лошадь и бросился догонять выехавшие со двора сани. Он нагнал Анну и управляющего на опушке леса за поворотом от усадьбы и ахнул. Сани перевернулись, накрыв собой и седока, и кучера. Подъехав ближе, Никита спешился и кинулся им помогать. Анна стонала — ей сильно придавило ногу, а Модестович со странной улыбкой сидел рядом в сугробе — по снегу от саней тянулся след, видно, ему удалось изловчиться и выбраться первым, и он еще какое-то время полз, не в силах подняться. — Как вы, Карл Модестович? — крикнул ему Никита, первым делом подбегая к Анне на выручку. — Я-то ничего, ты Анне помоги, не повредилась ли? — охая, ответил тот. — Никита… Слава Богу! Откуда ты? Как узнал? — прошептала Анна. — Сердце почуяло, вот следом и поехал. Что ж ты натворил, Модестович?! — И сам не пойму? Меня вдруг как-то тряхнуло сильно. И сани разом — кувырком! — Никита, — попросила Анна, — ты с нами не возись, скачи. Скачи дальше, останови дуэль. Мы здесь сами справимся. — Вот еще, — оборвал ее Никита, помогая выбраться из-под саней. — Сейчас вот Модестовича встряхну, сани подниму, лошадь перепряжем, и все вместе поедем. — Что ж ты не понимаешь?! Корф с Репниным стреляются. Ведь убьют друг друга! — Тебе к доктору надо! Посмотри, хромаешь ведь! — И никто мне не нужен! — с отчаяньем в голосе закричала Анна. — Да скачи же ты, Никита, я сам лошадь перепрягу, — сказал управляющий, благодарно кивая конюху за помощь — Никита его с легкостью из сугроба поднял, отряхнул да рядом с санями поставил. — Никита, Никита, — взмолилась Анна, — промедление смерти подобно! — Ты мне латынью не щеголяй, тебя лечить надо, — Никита мягко отодвинул Анну от лошади — лошадка норовистая, от бега разогрелась, как бы не задела копытом случайно. — Глянь-ка! — воскликнул Модестович. — Никак подрезано?! — И в самом деле, — вздрогнул Никита, присмотревшись к подпруге. — Подрезано, но не до конца. Чтобы вроде не сразу лопнуло. — Кто бы это мог сделать? — опечалился добрый Модестович. — А вот это я, кажется, знаю. Ох, погоди, Полька! Вот вернемся, не сносить тебе головы! — погрозил куда-то в сторону Никита. — Что же теперь делать-то? — Анна с надеждой смотрела на Никиту. — Ехать тебе надо, Анна, самой ехать. — Да какой же из меня ездок? — растерялась она. — Хочешь быть сестрой милосердия — полезай в седло, а я подсажу. Езжай к своим князьям да баронам — спасай их! — Никита подставил Анне ладони лопаткой, и она несмело наступила на них ботинком. Никита легко подбросил ее вверх и боком усадил в седло. — Не дамское, конечно, лука короткая, держаться тебе не за что будет, — посетовал Никита. — Но ты спину ровнее держи, да уздцы из рук не выпускай. Бог даст — доедешь! Никита легонько шлепнул лошадь по вспотевшему крупу, и она, чуть взбрыкнув, оттолкнулась копытами и с прыжка поскакала вперед. — Спасибо, Илья Петрович, что согласились приехать, — кивнул Корф доктору, когда он появился у заброшенной избушки лесника вместе с Репниным. — Это честь для нас. — Говоря по совести, мне совершенно не в радость эта обязанность и не к чести эта честь, — сухо ответил Штерн. Он был весьма обескуражен этим, с позволением сказать, приглашением — доктор глубоко уважал обоих молодых людей, и их необъяснимое решение стреляться вызвало у него не только грусть, но и протест. — Вообще-то я желал бы для вас перемирия. И готов принять участие в обсуждении этой возможности. — К сожалению, Илья Петрович, — покачал головой Корф, — примирение никого не устроит, ибо от результата этой дуэли зависит личное счастье каждого из нас. — Так это из-за женщины? Но я никогда не замечал, чтобы вы предпочитали общество одной и той же дамы. — Это старая история, Илья Петрович, — осторожно сказал Репнин. — Просто мы, наконец, решили подвести под ней черту. — А заодно и под своей жизнью? — воскликнул доктор. — Увы! — с недобрым смешком развел руками Корф. — Владимир! Ты опять юродствуешь?! — А мне надоела твоя скорбная физиономия праведника! — Господа! Господа! — бросился разнимать их Штерн. — Вот уж никак не думал, что все так далеко зашло. Вы же никогда не проявляли своих чувств публично. — А зря, — бросил Корф. — Глядишь, и стреляться было бы не надо. Набили бы друг другу морды, угодили под трибунал и — завтра же на Кавказ, рубить головы чеченцам. — Какой же ты все-таки кровожадный, князь! — Нет, я жизнелюбивый. Я сладкого не выношу — рассиропят слезы, растают, вместо того, чтобы решительными действиями взять эту чертову невинность на приступ — и дело с концом! — Кого ты пытаешься оскорбить? — Да тебя же, тебя, романтичный ты мой! — вскричал Корф. — Чтобы ты прекратил уже лишние разговоры и помог доктору разметить шаги. Секундантов у нас нет, так что все в наших руках. — Владимир Иванович, — вздрогнул Штерн, — а может, все-таки — того, передумаете? — Никогда! Я намерен стреляться. — И я! — в тон ему расхрабрился Репнин. — Смотри, стреляй метко. Потому что я не промахнусь. — Не будь столь самоуверен. Даже лучшие стрелки иногда погибают. — Вот и славно! Приступим к формальностям? Обменяемся пистолетами? — Твоему благородству нет предела, — съязвил Репнин. — А ты его хотя бы зарядил? — хмыкнул Корф, принимая от него пистолет. Доктор Штерн удрученно покачал головой — друзья вели себя, как птенцы-задиры. Рассчитывать на здравомыслие не приходилось, и поэтому он обреченно смотрел, с каким азартом Репнин и Корф размечают место дуэли, обмениваются пистолетами и проверяют их. «Невероятно, — подумал Штерн. — Я чувствую себя приговоренным к смерти, а эти двое только что не веселятся — подтрунивают друг над другом, слово за слово!» — Что же ты, Миша? — покрикивал на Репнина Корф. — Это просто. Целишься в переносицу, нажимаешь на курок и… Сразу же и увидишь, что у меня вместо мозгов. — Об этом и без выстрела догадаться несложно, — в тон ему отвечал Репнин. — У тебя зато есть прекрасная возможность проверить практикой теорию. Или опровергнуть ее. Что же ты медлишь, поручик?! Неужели струсил? — Нет! — сквозь зубы процедил Репнин. — Не тяни — здесь все просто. Или я умру, или она останется со мной. |