Книга Шалость, страница 50 – Лаура Паркер

— На самом деле я здесь меньше месяца. — Заметив его удивленные глаза, Джапоника решила быстро закрыть тему. — В Лондоне найдется немало дам, которые были бы счастливы составить вам компанию, — сказала она и завязала ленту.

— Я не знаю лондонских дам. Всю сознательную жизнь я провел в колониях.

— Дочь какого-нибудь вашего друга…

— Зеленая девица, которая скорее всего примет мое приглашение за знак особого внимания? Нет, только не это.

— Сестра, кузина, тетушка…

— Я лучше горло себе перережу.

Джапоника улыбнулась. Ситуция показалась ей забавной.

— Похоже, вы уже все обдумали.

— Весьма тщательно, — солгал он, ибо с самого начала не представлял в этой роли никого, кроме нее. — Увы, мадам, вы — моя последняя надежда.

— Как галантно сказано! Вы меня просто очаровали. О да, вы вскружили мне голову своей лестью.

— Мадам, вы можете дурачиться сколько угодно. Не хотите — не надо. — Он протянул правую руку и, подхватив ленту крюком, убрал коробку с ее колен.

Джапоника встретила его рассерженный взгляд и внезапно пожалела о том, что отказалась от платья. Теперь она уже не понимала, почему так упорно стояла на своем. Может, он и не помнил, что было между ними, но она-то знала. И после того, что он сделал, любой подарок с его стороны не был бы чрезмерным. Теперь о платье придется забыть, но что касается его приглашения…

— У меня есть к вам предложение. Я понимаю, что для леди, которая еще не была представлена при дворе, появляться в обществе не совсем обычно, но думаю, что во всяких правилах бывают исключения. Почему бы вам не позволить Бегонии сопровождать вас? Она красива и вне общества сестер может вести себя прилично. Если ей выпадет случай попасться на глаза какому-нибудь приличному холостяку…

— Довольно! — Он посмотрел на нее так, будто она просила не за падчерицу, а за себя. — Я вам не сводня!

— Тогда не знаю, как вам помочь.

И тут слезы, которые полчаса назад едва не брызнули из глаз, слезы, которые она подменила смехом, подступили так близко, что Джапонике пришлось прижать пальцы к уголкам глаз в надежде остановить их.

— Я бы сама все сделала, но у меня нет знакомых в высшем свете! А без этого я не могу выполнить последнее желание умирающего. Я так запуталась. Так запу…

— Вы что, плачете? Я запрещаю вам плакать!

— Вы невыносимы! — Она встала, хмельная, но полная негодования. — Вы дурно воспитаны, у вас отвратительный характер и вы никого не видите на свете, кроме себя. Неудивительно, что у вас так мало друзей и нет жены. Какая бы женщина захотела иметь с вами дело?

Он отшвырнул коробку и шагнул к ней, впившись в нее своими желтыми глазами.

— Вы, вне сомнения, смогли бы иметь со мной дело.

— Вероятно. Но, смею поклясться, дело бы того не стоило.

Он усмехнулся:

— У вас есть немного храбрости.

Джапоника вздрогнула. Он повторил те самые слова, что сказал в первую ночь их встречи в Лондоне.

— Вы пугаете меня, — сказала она.

— Бисмалла! — пробормотал Синклер и обнял Джапонику. Глаза его стали какими-то странными. Он привлек ее к себе и заговорил на персидском: — Вы нарушили покой моей души. Я хочу знать, что за тайна кроется за этим взглядом.

Шок от прикосновения его губ к ее длился всего мгновение. Затем пришло горячее желание узнать, так ли сладко-мучителен его поцелуй, как лобзания Хинд-Дива.

Она не была разочарована. Жар его объятий, обволакивающая нежность его губ, дразнящие движения языка — все было, как было. Она ничего себе не напридумывала. Как она могла сомневаться?! И то существо, что продолжало жить в ней, то существо, что напрашивалось на приключения и, наконец, получило просимое, зашевелилось в ней. Но на этот раз то было не любопытство невинности. То было томление плоти, разгорающейся страстью. Женское сердце распознало то, о чем ему еще только предстояло догадаться. Этот озлобленный, израненный незнакомец был ее первым и единственным любовником. И связь между ними не была разрушена. Если бы только он мог вспомнить! Если бы она могла сказать ему!..

Слишком быстро Синклер поднял голову. Испытывая головокружение от удивления и страсти, Джапоника смотрела в его глаза. Там была страсть, которую она ни с чем не могла спутать. Вновь она смотрела в золотые незабываемые глаза Хинд-Дива, султана несуществующего царства, повелителя чудес, навеки оставшегося у нее в сердце.

Но чудо продлилось недолго. У нее на глазах страсть сменилась удивлением, затем растерянностью и, наконец, раздраженным непониманием.

— Черт меня дери! Что это за безумие? — Голос его звучал рассерженно, будто кто-то заманил его в ловушку.

Кровь ударила ей в голову, краска залила щеки.

— Это всего лишь поцелуй, мой господин!

Ее ответ словно вывел его из состояния прострации. Он встрепенулся:

— Откуда вы знаете персидский?

Джапоника пристально смотрела в его глаза. Действительно ли он совсем ничего не помнит? О, зато она помнит все. Помнит текстуру его кожи, помнит силу его тела, помнит, как он двигался в ней… В какой-то миг она чуть было не выболтала правду. Нет, она не могла, не имела права помочь ему вспомнить то, что может разрушить ее жизнь. Она отвернулась.

— Тот же вопрос я могу задать вам.

— Я… — Он так ничего и не сказал.

Она видела внезапную тревогу в его взгляде, даже страх. Хинд-Див был многолик. Он умел быть хвастливым и храбрым, надменным, презрительным, чувственным, но он никогда не был беззащитно-беспомощным. Но перед ней был не легендарный Хинд-Див, перед ней был человек без прошлого. Она протянула руку и коснулась его щеки.

— Это не важно.

Это нежное прикосновение решило дело.

— Не смейте! — Он оттолкнул ее, и крюк его протеза задел за рукав платья. Она попятилась, и оба услышали треск рвущейся материи.

Джапоника опустила глаза и увидела, что левая половина лифа порвана. Из-под него торчит рубашка и изрядно обнажившаяся грудь. Смущенно она попыталась закрыться.

Увидев, что натворил, Девлин почувствовал, что краснеет от стыда. И тут же разозлился на себя за это. Он возненавидел и ее за ту власть, что она имела над ним. Отчего он не мог держать в узде свои эмоции? Лучше бы вообще никогда ее не касаться. Если он и сумел сохранить достоинство, то к тому, что от него осталось, нужно было относиться очень бережно. Лучше пусть она его ненавидит, чем испытывает к нему жалость.

— Я вас сейчас оставлю. И если у вас еще остался здравый смысл, вы поторопитесь к себе и запрете дверь.

Джапоника скрестила на груди руки и гордо вскинула голову.

— С чего бы мне уходить?