Онлайн книга «Кошка на раскаленной крыше»
|
БОЛЬШАЯ МА: Ну, разве можно так разговаривать! Ты еще это всерьез говоришь. (Он запирает дверь.) Дорогой ты мой! Дорогой! Ты не пошутил? Я ведь знаю, что ты любишь меня. (Еле передвигая ноги, с рыданием в голосе, она уходит. Голос у нее, как у обиженного ребенка. Брик срывается с места, берет костыль и направляется к галерее.) БОЛЬШОЙ ПА: Я одного прошу – оставить меня в покое. Она не верит, что меня от нее выворачивает. Я спал с ней слишком много лет. Надо было кончать это дело намного раньше, но старухе все было мало. Вот и растрачивался на нее. Говорят, каждому мужику отпущен свой лимит. Но все равно, кое – что у меня еще есть в запасе. Найду себе девку и отдам ей все, что осталось! За ценой не постою, удушу ее в мехах, закидаю бриллиантами и не буду слезать с нее до утра. Ха! Ха! Ха! МЕЙ (весело, за дверью): Это кто же так смеется? ГУПЕР: Это Большой Па смеется? БОЛЬШОЙ ПА: Дерьмо!.. Ну и сволочи оба! (Подходит к Брику, касается его плеча.) Да, Брик, мальчик мой, я… я… счастлив! Счастлив! (Покашливает, закусывая нижнюю губу, робко касается головой головы Брика. Но кашель усиливается; в смятении идет к столу, выпивает виски, лицо его искажено гримасой боли. Брик вздыхает и с усилием встает.) Что, ты не можешь посидеть спокойно? БРИК: Все жду. БОЛЬШОЙ ПА: Чего? БРИК (печально): Щелчка… БОЛЬШОЙ ПА: Что это еще за щелчок? БРИК: Щелчок в голове, после него наступает покой. Есть определенный предел, до которого я должен дойти, а когда я дохожу до него, раздается щелчок, вроде как… или… БОЛЬШОЙ ПА: Как? БРИК: Как щелчок выключателя, только в голове, свет гаснет, наступает прохлада ночи (глядит, печально улыбаясь) и покой. БОЛЬШОЙ ПА (свистит от удивления, подходит к Брику сзади и берет за плечи): Господи, а я и не знал, что тебе так скверно! Потому, малыш, ты стал алкоголиком? БРИК: Именно алкоголиком, папа. (Снова наливает виски.) БОЛЬШОЙ ПА: Пока думал о смерти, забыл обо всем. Я и не знал, что мой мальчик спился у меня под носом. БРИК (мягко): Теперь знаешь. Мне сейчас лучше побыть одному и … помолчать. БОЛЬШОЙ ПА: Ты уже достаточно долго сидел молча один, а сейчас говоришь со мной. Во всяком случае я говорю с тобой. И ты будешь сидеть и слушать меня, пока я не скажу тебе, что мы закончили разговор. БРИК: Но этот разговор ни к чему не приведет! Сколько таких было! И, наконец, это… это… мучительно! БОЛЬШОЙ ПА: Хорошо, пусть это мучительно, но ты не встанешь с этого кресла! И костыль у тебя отниму. (Выхватывает у него костыль и бросает его.) БРИК: Я могу поскакать на одной ноге, упаду – поползу на четвереньках. БОЛЬШОЙ ПА: Смотри только, не сползи с моей плантации, а то придется выпрашивать на выпивку в дешевых забегаловках. БРИК: Я согласен, папа. БОЛЬШОЙ ПА: Но я не согласен. Ты мой сын, и я поставлю тебя на ноги. Теперь, когда меня самого поставили на ноги, я займусь тобой и приведу тебя в порядок! БРИК: Неужели? БОЛЬШОЙ ПА: Сегодня пришло заключение из клиники Очнера. (Лицо загорается радостью.) Единственное, что у меня могли обнаружить в этой знаменитой клинике, это спазмы толстого кишечника. Да и нервы у меня стали ни к черту из – за всех этих передряг. В комнату вбегает маленькая девочка с горящим бенгальским огнем; она похожа на обезумевшую обезьянку и скачет туда и обратно, пока Большой Папа не выгоняет ее. Молчание. Отец и сын смотрят друг на друга. Издалека доносится женский смех. БРИК: Ты не был готов уйти? БОЛЬШОЙ ПА: Куда уйти!.. Когда мы уходим, мой мальчик, то уходим в никуда и навечно; что человек, что зверь, что птица – все одно! Да, я думал, что мне конец. Но сегодня я вздохнул свободно. Впервые за столько лет! Господи – три года! Это тянулось… (Слышен смех бегущих людей, мягкий звук взрывающихся ракет; их свет заливает комнату. Брик пристально смотрит на отца трезвым взглядом, затем неожиданно вскакивает с кресла и скачет на одной ноге за костылем, опираясь на мебель. Хватает костыль и торопится на галерею. Отец ловит его за рукав белой шелковой пижамы.) БОЛЬШОЙ ПА: Останься здесь, сукин сын, пока не разрешу тебе уйти! БРИК: Не могу. Мы говорим, говорим – замкнутый круг. Кончаем, где начали, и всякий раз выясняется, что тебе нечего мне сказать. БОЛЬШОЙ ПА: Мне нечего сказать? А то, что я буду жить, когда был уверен, что умру? БРИК: Ах, это… Да… БОЛЬШОЙ ПА: Сядь, спившийся щенок. БРИК: Папа… БОЛЬШОЙ ПА: Делай, что тебе говорят. Пока я здесь хозяин. (Вбегает Большая Мама, грудь ее вздымается от волнения.) Черт возьми, что тебе здесь нужно? БОЛЬШАЯ МА: Почему ты так кричишь? Я не могу больше… вы – но – си – и – и – ть это! Не могу выносить! БОЛЬШОЙ ПА (замахивается на нее): Пошла вон!.. Рыдая, она выскакивает из комнаты. БРИК (мягко и печально): Господи… БОЛЬШОЙ ПА (яростно): Вот тебе и Господи! Брик вырывается из рук и скачет на костыле на галерею. Большой Папа выдергивает у него из рук костыль и Брик, подворачивая лодыжку, цепляется за стул, издавая пронзительный крик от боли; теряет равновесие и падает на пол, стул опрокидывается на него. БОЛЬШОЙ ПА: Выродок, сын этой тупой твари! БРИК: Отдай костыль. (Большой Папа швыряет костыль в другую сторону.) Па, отдай костыль. БОЛЬШОЙ ПА: Зачем ты пьешь? БРИК: Не знаю, отдай мне костыль! БОЛЬШОЙ ПА: Подумай лучше, зачем ты пьешь, и брось пить. БРИК: Прошу тебя, отдай мне костыль, я не могу встать с пола. БОЛЬШОЙ ПА: Ответь сначала на мой вопрос. Зачем ты пьешь? Почему ты выбрасываешь свою жизнь, будто какой – то хлам, подобранный на улице? БРИК (привстав на колени): Па, мне больно. Я подвернул сломанную ногу. БОЛЬШОЙ ПА: Прекрасно! Значит, ты не совсем еще отупел от виски и можешь чувствовать боль. БРИК: Ты пролил мой виски… БОЛЬШОЙ ПА: Давай заключим сделку – ты скажешь, зачем ты пьешь, а я дам тебе выпить. Сам налью. БРИК: Сначала дай выпить, потом отвечу. БОЛЬШОЙ ПА: Нет. Сначала скажи, что тебя заставило пить? БРИК: Отвечу одним словом. |