Книга Скандинавский детектив, страница 103 – Стиг Трентер, Ханс-Кристер Ронблом, Боб Алман, и др.

На этом фоне прокурор дал шанс вспомнить о других фактах, прежде всего о том, что обвиняемую видели в непосредственной близости от места преступления именно около полуночи, то есть в то время, когда и было совершено убийство.

Потом он перешел к таблеткам снотворного.

— Несомненно, — признал он, — только по случайности в сумочке обвиняемой оказалась коробочка со снотворным. Но с его помощью она смогла замаскировать преступление так эффективно, что полицейские, которые осматривали место трагедии, не сочли нужным снять отпечатки пальцев в комнате, где лежал покойный.

Я вспоминаю об этом не потому, что хочу укорить в этом наших опытных и знающих свое дело коллег. Понятны причины, по которым они действовали так, а не иначе. Я вспоминаю про это только потому, что иначе мы могли бы представить больше доказательств. Но разве недостаточно уже представленных?

Это был риторический вопрос. И прокурор сразу ответил, что доказательств вполне достаточно.

— Можно заявить, что это только догадки. Но и отпечатки пальцев, если бы мы могли их представить, были бы только догадками. Ведь дактилоскопия делается так, что отпечаток, который полиция снимает по всем правилам, сравнивают с другим отпечатком, найденным на месте преступления, который обычно бывает нечетким и неполным. Отпечатки сличают точка за точкой, и, когда сочтут, что достаточное число точек на нечетком отпечатке идентично соответствующим точкам на отпечатке точном, эксперт может заявить, что это отпечатки одной руки. В связи с такими доказательствами в текущей практике используют выражение «цепочка догадок». Это неточное выражение. Слово «цепочка» заставляет вспомнить о слове «звено», а то и о поговорке «цепь не может быть прочнее самого слабого звена». Но различные части дактилоскопических доказательств, как и при любых догадках, это не звенья, связанные друг с другом строгим рядом, а свободно расставленные точки для сравнения. Если одна точка ослабеет — например, если окажется, что ее можно применить кроме обвиняемой и к другим, как уже пыталась тут защита вызвать сомнения в вопросе доступа к ключу в гостиницы, — это нисколько не ослабляет остальные точки.

Окружной прокурор лишь недавно занял это место и вообще был неопытен для дела, которым занимался. Он взялся за расследование с наилучшими намерениями, но слишком рано привлек печать. С тех пор он гнал его в безумном темпе: едва нашел хоть сколько-нибудь правдоподобные доводы, позволявшие предъявить обвинение, тут же закусил удила, явно в надежде, что во время расследования найдутся убедительные доказательства. Но когда таких не нашлось, делал, что мог, с тем, что имел. Так что он сгреб в кучу все, что мог, придал делу надлежащий правовой вид, подкрепил заключениями судебных экспертов и с шумом грохнул всем этим об стол.

Зловещую тишину после заключительных слов обвинителя прорезал голос судьи, напоминавший звук при заточке топора:

— Объявляю перерыв до половины второго.

2

Публика снова заняла свои места. Репортеры приготовили карандаши и бумагу. Речь защитника ждали с надеждой на какую-то перемену.

— Почему они не выходят? — спросил репортер с бакенбардами. — Ведь половина второго давно прошла.

— Пойду спрошу, — решил другой.

Через минуту он вернулся.

— Никто ничего не знает. Может, кому-то стало плохо?

Минуты шли, но ничего не происходило.

— Пойду поищу кого-нибудь из знакомых и расспрошу, что случилось, — решил Остлунд.

Через три минуты он вернулся.

— Никто не заболел, — сообщил он, — но кое-что произошло. Окружной судья послал за прокурором и защитником, и теперь они совещаются за закрытыми дверьми. Ага, кажется, нам кое-что хотят сказать.

С сообщением пришел судебный пристав. Сказал, что процесс будет продолжен через час, в половине третьего.

— Не будем же мы тут торчать, — возмутился репортер с бакенбардами. — Пойду в отель и закажу себе грогу.

— Закажи два, и для меня тоже, — попросил коллега. — Я сейчас приду, только найду свои галоши.

— А я подышу свежим воздухом, — решила Лена Атвид.

Толпа в вестибюле их разделила. Через несколько минут они снова встретились в судебной канцелярии, где пытались выведать у служащих суда новости.

В кабинете окружного судьи прокурор с адвокатом удивленно смотрели на двух новых свидетелей. Даже безжизненная физиономия окружного судьи выдавала крайнюю степень удивления.

— Эти молодые люди, — представил судья, — Дези Викторсон, приемная дочь обвиняемой, и Руне Вармин. Ну-ка расскажите еще раз то, что рассказывали мне.

Казалось, обвинителя это неожиданное вмешательство в процесс вывело из равновесия. Адвокат скрывал свои чувства за непроницаемой маской. Дези с Руне сидели рядышком на кожаном диване окружного судьи, гордые и отчаянные, как молодая пара, пришедшая к священнику с просьбой огласить их помолвку.

— Тот шофер… это были мы с ней, — начал первым Руне.

— Какой шофер?

— Тот, что в ту ночь остановился в отеле. Это были мы вдвоем. Понимаете, мы встречаемся. И мы думали…

— Мы решили, что пора уже узнать друг друга, — сообщила Дези с нежной улыбкой Мадонны. — Но пошел дождь.

— Мы не хотели откладывать, раз уж решились, — продолжал Руне. — Ни она, ни я. И тогда я сказал…

— Я сказала Руне, чтобы он нашел комнату, куда бы мы могли пойти, — перебила его Дези. — Ну, рассказывай!

И Руне рассказал. История начала проясняться. Это была история Ромео и Джульетты в современных реалиях. Ромео в кожаной куртке, Джульетта в высоких сапогах, оба неимоверно гордые тем, что дали пощечину домам Викторсонов и Варминов в маленькой шведской Вероне.

— Тогда я работал на бензоколонке, пояснил Руне. — Сейчас учусь в колледже. Я познакомился со всеми шоферами, что заезжали на заправку. Одного из них я попросил снять номер в гостинице на его имя, одолжить ключ на случай, если придет поздно, и сказать, что уедет с утра пораньше. Я знаю многих шоферов, которым случалось помогать другим, в этом нет ничего особенного. Он сделал, как я просил, заплатил за номер, дал мне ключ и ушел. Больше я его не видел.

— Знаете, как его зовут? — поспешно спросил прокурор.

— Нильс Элиассон, — кивнул Руне. — Он из Гётеборга, но думаю, что теперь живет в Норчепинге. Когда он записывался в книгу, то немного изменил фамилию, как я потом узнал, но тут я его не виню. Ведь он толком не знал, зачем мне номер. И, понятно, не хотел во что-нибудь влипнуть. Полагаю, ничего страшного тут нет.

Ничего страшного в этом действительно не было. Теперь все казалось само собой разумеющимся. Защитник перевел взгляд с молодой пары на диване на окружного судью за письменным столом, прекрасно понимая, что рискует.

— Я хотел бы вызвать их как свидетелей, — заявил он.

— И я тоже, — сказал прокурор. — Но сначала их надо допросить, кроме того, нужно найти шофера и допросить тоже. И еще фру Норстрем.