Книга Немецкий детектив, страница 26 – Питер Адамс, Ханс Кирст, Хорст Бозецкий, и др.

Домашний врач доктор Флойденрайх не разделял, однако, убеждений Шмельца и полагал, что лишний вес, избыток гемоглобина и обильный пот — не признаки смертельной болезни, а результат частого и чрезмерного потребления алкоголя. Жену он успокоил:

— Ваш уважаемый муж, фрау Шмельц, нас всех еще переживет. Здоровье его в полном порядке, хоть он и разыгрывает тяжелобольного. Пожалуй, это доставляет ему удовольствие. Что ж, можно без опасений подыграть…

* * *

Когда комиссар Циммерман вошел в дискотеку «Зеро», выглядел он не официально, а скорее — неуверенно. В сером старомодном шерстяном пальто и шляпе того же цвета и фасона он разительно отличался от завсегдатаев заведения. И неудивительно, что уже в дверях его остановил здоровенный тип и не слишком вежливо спросил:

— Куда? Что вам здесь надо?

— Я только взгляну, — сказал Циммерман.

— Это заведение не для вас, приятель.

— Откуда вы знаете?

— Да уж знаю, — категорически заявил вышибала, загородив вход.

Циммерман заглянул в зал, в котором плавали клубы густого сладковатого дыма. На стенах с дешевой деревянной обшивкой висели кованые фонари в якобы староанглийском стиле, которые создавали скорее полумрак, чем свет.

По мускулистому вышибале было заметно, что его терпение вот-вот лопнет и тогда он займется Циммерманом. Тот уже приготовился, с удовольствием ожидая событий. Но тут примчался толстячок с пухлым приветливым личиком, в вытянутых на коленях брюках и поношенном красно-синем лыжном свитере и разыграл маленький спектакль о том, как он сердит на вышибалу:

— Лучше бы ты занялся теми парнями, глаза бы мои их не видели. За пятым столом явно курят марихуану. Вышвырни их! — К Циммерману — с деланым радушием: — Входите-входите. Я тут главный, меня зовут Рикки. Чем могу служить?

— Пиво! — Циммерман отошел к бару.

— Один «пильзенер», срочно! — подогнал Рикки барменшу. — За счет заведения!

Циммерман уважительно смерил хозяина взглядом.

— Вижу, вы специалист!

— А как же иначе. — Рикки постарался ухмыльнуться подружелюбнее. — Вы же из полиции?

— Я тут по личному делу, — буркнул Циммерман. — Так что не нужно мне демонстрировать, как вы разбираетесь в людях.

— Ну что вы! — уверял его Рикки. — Я только имею в виду, что мое заведение — все что угодно, только не место для порядочной чистой публики. Но и такие нужны. Правда, и клиент соответствующий. Люди вроде вас сюда никогда не ходят. Ну разве кто из налоговой службы, из городских властей и из полиции. По делам. Но все вы можете рассчитывать на меня. Только скажите толком, что я могу для вас сделать.

* * *

Хелен Фоглер, пострадавшая на Малингерштрассе, лежала с открытыми глазами в «скорой помощи», которая везла ее домой. Как констатировал доктор Вильд, все еще опекавший ее, худшее было уже позади. Шок постепенно проходил.

«Скорая», а следом за ней и машина полиции остановились перед стандартным многоквартирным домом на Унгерштрассе. Комиссар Кребс присоединился к врачу, и они вместе довели Хелен до подъезда.

— Так вы живете здесь? — Кребс взглянул на шесть этажей погруженного во тьму здания. — Пойдете наверх сама?

— Я провожу фрау Фоглер, — предложил врач.

— Если вас не затруднит. Я хотела бы показать вам, где я живу и с кем. Так вам будет легче меня понять.

Хотя впрямую она не обращалась к Кребсу, ясно было, что приглашение относится к нему.

— Отличная идея, — согласился Кребс. Врач не скрывал разочарования.

— Хочу предупредить вас, фрау Фоглер. Вы пережили шок и еще не осознаете свои поступки. И если вас в таком состоянии будут допрашивать…

— Дорогой доктор, я ни о чем расспрашивать не буду, — перебил Кребс, — но все равно прошу вас сопровождать меня и, разумеется, вашу пациентку. В моих интересах, чтобы она была тщательнейшим образом обследована. Чтобы нас потом не в чем было упрекнуть.

— Ну разумеется, я пойду с вами, — охотно согласился врач.

Они поднялись в лифте на третий этаж. Хелен Фоглер вздохнула:. — Как же все мерзко!

— Мне можете не говорить, — заверил Кребс, — я это знаю.

— Депрессия, это пройдет, — подбодрил врач и попытался поддержать Хелен, но она отстранилась.

Глядя на Кребса, Хелен тихо продолжала:

— Весь этот мир грязен и гнусен — за одним исключением. И сейчас вы его увидите!

Тут дверь квартиры распахнулась, и перед ними предстала девчушка в голубом купальном халате до пят. Нежное, тонкое лицо, длинные рыжеватые волосы и огромные сияющие глаза, как и у матери.

— Наконец-то ты вернулась!

— Моя дочь, — сказала Хелен Фоглер. — Сабина.

* * *

Мартин Циммерман все еще подпирал стойку бара в дискотеке «Зеро», и Рикки не спускал с него глаз. Комиссар потихоньку потягивал пиво, разглядывая задымленный и слабо освещенный зал.

— Вы кого-нибудь ищете? — услужливо спросил Рикки.

Между тем Циммерман более-менее освоился в полумраке. Обежав весь зал, взгляд его остановился на кучке молодых людей за дальним столом справа. В центре восседал толстяк с круглой розовой физиономией и сонными глазами, в крикливом зеленом костюме. Слева, рядом с этим безвкусным типом сидел Манфред — сын Циммермана.

— Это стол наших философов, — тут же поспешил пояснить внимательный Рикки. — С недавних пор эти молодые люди регулярно собираются здесь и ведут бесконечные дискуссии. Несут всякую глубокомысленную дурь, именуя ее выработкой идеалов. Но больше всего спорят о жизни внешней и внутренней. Только я сказал бы, что начинают они с внутренностей, а кончают тем, что из внутренностей выходит. Вы меня понимаете?

— Кто этот тип в центре?

— А вы не знаете? Некий Неннер, из Вены. Именует себя мэтром искусства протеста — ну, знаете, это называется «хеппенинг». Нечто вроде нового спасителя, вербующего повсюду учеников.

— Похоже на то. — Циммерман внимательно следил за своим сыном, не подозревавшим о его присутствии.

* * *

Неннер о плане акции № 72 — попытке публичного проявления сублимированных инстинктов:

— …Прежде всего, соорудим во дворе городского музея помост этак четыре на восемь. Наверху — два креста из тесаных бревен, с мясницкими крюками. Кресты будут напоминать пресловутое профанированное шоу на Голгофе. Пока не соберется толпа зрителей, этот демонстрационный объект остается пустым. А когда соберется, запустим в динамиках звуковой фон: человеческие и звериные крики и механический шум. Тут начнется, собственно, творческий акт, им займусь я с помощниками. На помост поставим трех живых овец; трех, но даже лучше пять, чтобы можно было произвести некий символический выбор. Те, что сами протолкнутся вперед, станут жертвенными агнцами. С подобающим церемониалом мы их зарежем, повесим на те самые крюки и выпотрошим.