Онлайн книга «Золотой капкан»
|
Из сладкой мечтательности его вывели голоса. Что-то громко крикнул Толмач, и Плонский забеспокоился, вылез из теплой ванны, торопливо оделся. Толмача он увидел вдали. Тот быстро шел, почти бежал к вертолету, так что бородач Манько едва поспевал за ним. Плонский бросился догонять. Но вертолет уже раскручивал лопасти и было ясно: не успеть. Тогда он закричал: — Погоди-и! Закашлялся, сорвав голос, и припустил из последних сил, как нашкодивший мальчишка от милиции. Толмач был уже у самого вертолета. Обернувшись и увидев бегущего Плонского, остановился. — Прокуроры тоже умеют быстро бегать? — со смехом спросил он. — Это все вода! — обрадованно выкрикнул Манько. — Я говорил: мертвого поднимет. Плонскому было не до шуток: задыхался, под горлом хватала боль. — Куда? — с трудом выговорил он. — Да я ненадолго. — И я… — Вы купайтесь. Сейчас вернусь. Полчаса, не больше. Такой поспешный отлет Плонскому не нравился. Он вообще не любил экспромтов, независимых от него. В этом всегда чувствовалась какая-то опасность. — И я… — Ну давайте, — помявшись, сказал Толмач, показав на раскрытую дверь вертолета. Отдышавшись и успокоившись, Плонский вопросительно посмотрел на Толмача, не отрывавшегося от иллюминатора. Тот сразу оглянулся, будто почувствовал. Помедлив, достал из кармана небольшую фотографию. На ней у костра сидел человек в рваном камуфляжном костюме. — Вот. Манько поймал кадр. Только вчера. Недалеко отсюда. — И что? — Плонский не видел на снимке ничего для себя интересного. — Знаете, кто это? Тот, третий, сбежавший. Надо взять его. Плонский хотел сказать, что брать преступников не его, Толмача, дело. Но вдруг подумал: откуда тот знает, как выглядит сбежавший, если даже в прокуратуре есть только очень приблизительное словесное описание? И смутное подозрение, временами беспокоившее его, в один миг обернулось убедительной версией: Толмач замешан в этой истории с кражей золота! Конечно, Толмач, кому еще под силу провернуть такую операцию! Он долго не отрывал глаз от фотографии, боясь глянуть на Толмача. А когда все же посмотрел, то встретил немигающий холодный взгляд. — Это не мое дело, — сказал Толмач, поняв немой вопрос зампрокурора. Это свыше. Но Плонский уже и сам понял, что это свыше. И тот звонок из Москвы, которому он бесконечно доверял, и странный разговор со столичным гостем, и Толмач… Что же получается? Толмач давно в этой компании, а он, Плонский, пока лишь кандидат? Стало быть, не Толмач должен глядеть в рот прокурору, а как раз наоборот. И, значит, этот неожиданный полет — лишь проверка зампрокурора "на вшивость"?.. — А почему ты решил, что он тебя дожидается? — спросил Плонский только для того, чтобы скрыть свою растерянность. — Там тоже теплый ключ. От таких мест сразу не уходят… — Вижу дым! — внезапно крикнул пилот. Скоро и они тоже увидели вроде как реденький туман над редколесьем распадка. Подлетев ближе, разглядели и высверки костра. Возле валялось в траве какое-то тряпье, но человека нигде не было видно. — Да вон же он! — вдруг закричал Толмач. Человек бежал по пологому склону сопки, направляясь к густой кустарниковой поросли, понимая, что сверху его везде углядят и одно спасение — чащоба кустов. Но он, явно не таежник, не знал, что зеленое пятно, которое было у него на пути, — это кедровый стланик. Преодолеть его, да еще с разбегу, так же трудно, как проволочное малозаметное препятствие. Плонский хотел сказать, что нужен, мол, мегафон, крикнуть беглецу, чтобы остановился. И вдруг увидел в руках у Толмача карабин. — Сейчас мы его придержим, — крикнул Толмач, открывая дверь вертолета. — Он и так не уйдет. — Ничего, попугать невредно. Толмач, видно, был отменным стрелком. После второго выстрела человек внизу застыл в неестественной позе. Прогремели еще три выстрела, явно доставшие цель, но, по мнению Плонского, совершенно лишние. — Садись куда-нибудь! — захлопнув дверь, крикнул Толмач пилоту. И обернулся к Плонскому, сказал, как тому почудилось, с вызовом: — Надо поглядеть, тот ли это, кто нам нужен. Убедиться. Посадить машину удалось лишь в полукилометре. Но ничего не оставалось, как идти пешком. И они пошли, не говоря друг другу ни слова. Плонский не знал что сказать. Толмач молчал, нарочно давая возможность зампрокурору придти в себя. Труп лежал лицом вниз с руками, запутавшимися в плотной поросли. Это был именно труп, каких Плонский за свою прокурорскую практику нагляделся. — Я хотел только подранить, чтобы не убег, — с жутким спокойствием произнес Толмач. Плонский посмотрел на него и ничего не сказал. Перевернув убитого, он увидел юное мальчишечье лицо. Попаданий было три — в плечо, в спину и в голову, как при контрольном выстреле. Ясно, что Толмач ставил перед собой именно эту задачу — не задержать, а убить. — Он? — Он самый, — сказал Толмач, приподнимая труп. — А это что у него? Левая рука убитого, опущенная в глубину стланиковой полосли, сжимала какой-то узел. Толмач поднял этот узел и с новой восторженностью глянул на Плонского. — Ого, тяжеловато! Глядите-ка! В узле был круглый мягковатый на ощупь мешочек из плотной ткани, точно такой, какие были в ящичках в том вертолете. — Золото? Плонский растерянно пожал плечами. Толмач продолжил: — Я думаю так: мы никого не видели, ни в кого не стреляли. А рыжевье пополам. Что об этом думает прокуратура? — Прокуратура пока молчит, — осторожно ответил Плонский. — Пока — это как? — Тебе что — прокламации нужны? — разозлился Плонский. Он уже понимал, что отговорками не отделаться. Даже опасны отговорки, позволяющие как угодно толковать сказанное. Но не умел он так круто переворачиваться. Помягче бы, помедленней. — Верно, не прокламации нужны, а дела. Ну так что, берете рыжевье? — Кто же отказывается от золота? — Ну и ладненько. Куда теперь? Обратно на курорт или домой? — Домой, пожалуй. И они пошли к вертолету. Не торопясь пошли, не разговаривая. Да и о чем было говорить, когда все сказано… * * * Тихий был этот день, теплый и ласковый. Сидели у костра, ели пресную кабанятину и посмеивались, вспоминая ночное приключение. Внезапный порыв ветра разметал костер, забросал поверхность озера листьями и ветками. Пошумев несколько минут, ветер так же внезапно стих. Только озеро все ежилось, встревоженное, ходило мелкими частыми волнами. |