Онлайн книга «Метро 2033. Муранча»
Да и как уйти с Сельмаша, если туннельные решетки заперты, а все ключи — у Инженера? — Тюк-тюк-тюк-тюк… — Слышь, Колдун, не стучи а? — почему-то шепотом попросил Бульба. — Отвали, — огрызнулся Илья. Тюк-тюк-тюк-тюк… — Не стучи, говорю, — уже сердито шикнул Бульба. — Погремуна подзовешь. — Кого-кого? — Погремуна с синей ветки. С синей? Илья хмыкнул. Ну да, конечно… Еще одна страшилка из мирка жукоедов. — А ты не лыбься. Не слышал о нем, что ли? — Не-а, — признался Илья. Честно говоря, не особо и хотелось. Да разве ж Бульба станет его спрашивать. — Погремун по синей ветке на дрезине ездит, — начал рассказывать сельмашевец. — Но иногда, говорят, и к нам на красную тоже заскакивает. Более нелепой чуши трудно было представить. — На синей ветке рельсов нет, — напомнил Илья. — И потом… Как твой Погремун на дрезине через пограничные блокпосты переехал бы? Тем более с линии-то на линию? По переходу между ветками, что ли? — Дурак ты, Колдун, — поморщился Бульба. — Не знаешь, о чем речь, а умничаешь. Погремуну рельсы даром не нужны. Ему даже метро не нужно. У него дрезина особенная. Захочет Погремун — по туннелям ездит, а захочет — прямо в стену въезжает. А потом опять выезжает, где пожелает. — В стену, говоришь, въезжает? — хмыкнул Илья. — Да, въезжает, — убежденно прошептал Бульба. — Его за стеной метро слышали. — А видели? Хотя бы раз? — Если кто и видел, то уже не расскажет. Погремун людей с собой увозит. На станции, где много народу, он, правда, пока не суется, но если наткнется где-нибудь в туннеле на одного-двух человек — пиши пропало. Схватит и затащит на дрезину. А жертв своих Погремун по звуку ищет. Кого услышит в темноте — к тому и едет. Но и сам тоже при этом шумит. Так… Слегка… Бульба замолчал и практически сразу же… «Дзынь, дзынь!» — уловило ухо посторонний звук. Показалось? Илья передернул плечами. Неужели услышанная байка произвела на него такое впечатление? Нет, не показалось. В туннельном мраке дзинькнуло снова и уже вполне отчетливо. И Бульба, вон, услышал. Схватился за автомат — аж пальцы побелели. — По-а-агремун! — простонал усатый сельмашевец, глядя поверх ствола распахнутыми от ужаса глазами. Однако стрелять Бульба не спешил. Илья тоже потянулся к оружию. Ему вдруг стало не по себе. Живо представилось, как выныривает из мрака призрачная дрезина. А на ней — размытый силуэт в колышущихся одеждах, с развевающимися волосами. Одной рукой Погремун качает рычаг. Другую — протягивает к ним. А пальцы — длинные, когтистые, цепкие. И решетка для того, кто способен проезжать сквозь бетонные стены метро, конечно же не помеха. Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь, дзынь-дзынь, — доносилось из темноты. Что-то действительно двигалось в их сторону. Неторопливо и неотвратимо. И непонятно уже, что хуже: то ли «чири-хи-чири-хи», сдерживаемое бронированными гермоворотами, то ли это позвякивание, которое скоро приблизится вплотную к решетке. Илья поднял автомат, приспособив цевье на горизонтальном пруте как на упоре. — Ты что?! — перепуганным шепотом прохрипел Бульба — Не стреляй! Погремуна убить нельзя. А шум его привлекает. Чем громче — тем он ближе. Да уж куда ближе-то? Дзынькало где-то совсем рядом. Илья взял фонарик. — Нет! — сдавленно пискнул Бульба. — Не смей! Наверное, свет Погремушку привлекал тоже, но об этом Бульба сказать уже не успел. Илья не послушался напарника. «Неизвестность хуже всего», — решил он. И нажал рычажок, раскручивая миниатюрную динамомашину. Раз нажал, два, три… Ж-ж-ж-ж-жу — загудел фонарик. И это негромкое жужжание показалось в тишине туннеля оглушительным. По густому мраку резанул свет. * * * Луч вырвал из темноты фигуру. Обычную. Человеческую. Длинные волосы. Длинный балахон. Босые ноги… Человек прикрывал глаза рукой. — Ай-ай! — раздался мягкий и плаксивый голос. Незнакомец всхлипнул, как ребенок. — Глазкам больно! — Тютя! — с облегчением выдохнул Бульба. — Да это же Тютя Приблажный! Судя по реакции Бульбы, Погремун должен выглядеть иначе. Да и дрезины поблизости не наблюдалось. А это просто… Некто Тютя. Ну-ну… Илья убрал фонарик. Ж-ж-жух — фыркнул «жучок». И погас. Темнота вновь навалилась на решетку, сторонясь лишь свечного огарка. Через пару-тройку секунд на свет вышел, чем-то, тихонько позвякивая, обладатель странного имени. Тютя… Теперь Илья смог разглядеть его получше. Босые ноги — грязные и худющие — одинаково ловко ступали по шпалам и щебню, насыпанному между ними. Тонкие руки все время находились в движении. Засаленные слипшиеся волосы не знали расчески, наверное, целую вечность. Изможденное лицо хранило печально-отрешенное выражение. В глазах поблескивал нездоровый огонек. На губах застыла нездешняя улыбка — добрая, ласковая, грустная и безумная одновременно. Одет Тютя был в сшитое из грубой мешковины рубище — рваное и бесформенное. Сквозь многочисленные прорехи нехитрого балахона тускло поблескивал металл. Какие-то ржавые и не очень железки. Консервные банки, коробочки, втулки, гайки, пластинки, шестеренки… Все это связано проволокой в путаную подвесную систему, крепившуюся под одеждой прямо на голое тело. — Мира вам и благодати, добрые дяденьки, — заговорил Тютя, прислонившись к решетке. — И тебе того же, Тютя, — усмехнулся в усы Бульба. Настроение сельмашевца, избежавшего встречи с Погремуном, заметно улучшилось. — Как делишки? — Ох, плохо, дяденька, плохо… — легко пустил слезу странный гость. Утерся грязной рукой, оставив на щеке темный развод. — У Тюти свечки кончились. Тютя шел, как слепой. Темноту щупал. Долго шел. Страшно было Тюте. Устал Тютя. Открой решеточку, дяденька, а? О-откро-о-ой… — Почему его Тютей зовут? — шепотом спросил Илья у Бульбы. — Да потому что… — Тю на тя! — Гость вдруг резко дернул решетку. — Да открывай же скорее, дяденька! Тю на тя! Тю на тя! И — снова жалобно заныл: — Открыва-а-ай… — Вот по этому самому, — хмыкнул Бульба. — «Тю на тя» у него любимая присказка. В смысле «тьфу на тебя». Короче, прозвали дурачка Тютей Приблажным. Он теперь ни на что иное и не откликается. — А Приблажный почему? — Поговоришь с ним немного — сам поймешь. Он вроде как юродивый. Раньше жил на синей ветке, а теперь вот и к нам, на красную, частенько захаживает. Типа проповедует… Бульба пренебрежительно фыркнул, выразив свое отношение к «типа проповедям» Тюти. |