Онлайн книга «Эпитафия. Иначе не выжить»
|
Пустое ведро с окровавленной марлей на дне досаждало, неприятно поскрипывая и привлекая внимание прохожих, но везти его домой значило снова тратить драгоценное время в автобусной давке. В советской стране, словно по завету дедушки Маркса, куда ни плюнь – везде борьба! Взявшись за руки, они бодро вышагивали к ближайшему лесопарку, где надеялись найти свободную скамейку. – А руки-то у нас сладкие, как у леденцовых зверушек! – смеялась Люда. – У зверушек не бывает рук! – резонно заметил Саня. – Не умничай, Шурик! – Я не умничаю. Вот приклеишься ко мне, и пойдем вместе в армию! – Представляю! Приходим на призывной пункт и дуэтом говорим: «Дя-день-ка пол-ков-ник, мы расклеиться не можем!» – Уж какой там спецнабор! Меня и осенью побоятся призвать! Пустая скамейка все же отыскалась, но от комаров не было спасенья. – Нет, Людка, надолго нас не хватит! Поцелуи получались беспокойные, нервные. – Что ты предлагаешь? – К тебе, – уверенно произнес он, по-видимому, считая, что сегодня его желания должны исполняться неукоснительно. – В общаге, сама понимаешь, проводы Витяя. – Ты с ума сошел! – обиделась Люда. Дом ее родителей был с самого начала закрыт для их тайных свиданий. Даже когда они оставались одни в ее комнате, она не позволяла ему невиннейшего поцелуя. В доме безраздельно властвовал отец и в свое отсутствие оставлял невидимого пса сторожить девичью честь. Не зря Люда впадала в оцепенение, стоило прикоснуться к ней, и сама превращалась в Цербера, если он вел себя понастойчивей. Все менялось в общаге. Несколько раз им удалось избавиться от Витяя. Товарищ и сам понимал, что лишний, но иногда не проявлял инициативы, и Сане приходилось его выпроваживать к соседям на пару часов. Встречи всегда происходили днем, после занятий, а потом в обеденные перерывы. Здесь, в грязной обшарпанной комнате с казенным постельным бельем, Люда становилась гораздо податливей, благосклонно принимала его ласки, отвечая лишь тяжелым вздыманием груди, будто пела оперную арию. Первый эротический опыт в самом деле напоминает что-то оперное, фальшивое, театральное. Но в один прекрасный день, когда Люда вскрикнула громче обычного и он почувствовал всю глубину наслаждения, они стали мужчиной и женщиной. В тот раз обошлось без последствий, а потом Саня стал покупать презервативы, которые являлись дефицитом и составляли предмет гордости и хвастовства перед товарищами. – Но почему? – настаивал он. – Ты же знаешь. Я не могу там. И потом, разве нельзя обойтись без этого? – Но я ведь два года буду обходиться без этого! Как ты не понимаешь? – И что тебе даст всего один раз? – упрямо повела она плечом. – Неужели нельзя проститься, как люди? – Но люди в основном так и прощаются! – Не правда! Откуда ты это взял? Ты разве не видел в кино, как девушки провожали парней на фронт? – Но ведь это кино! В жизни совсем по-другому. – Значит, с сегодняшнего дня ты начнешь привыкать к суровым армейским будням! – выкрутилась Люда. – Я знаю, – загрустил Саня, – это тебе не доставляет удовольствия. И ты меня скоро разлюбишь… – Шурка, прекрати! – Она прижалась к нему всем телом и прошептала на ухо: – Я люблю тебя, дурачка, и без этого! И никогда не разлюблю! Они вышли из лесопарка на закате, сели в пустой трамвай и покатили к ее дому. Люда собрала в кулачок несколько шпилек, и волосы упали ей на плечи. Он следил за ней, уткнувшись подбородком в поручень сиденья. – Какая ты красивая! – Да ну тебя! Самая обыкновенная. Вот Софи Лорен – другое дело! Она тебе нравится? – Я люблю блондинок. – Ничего ты не смыслишь в женской красоте! Блондинкам приходится много краситься, чтобы выглядеть привлекательными. А ведь лучше естественная красота. – Но ты ведь не красишься. – И что хорошего в этих белесых свинячьих ресницах? Она явно напрашивалась на комплимент. – Ты самая красивая в мире! – провозгласил он. Они добрались уже в сумерках. Как по заказу, поднялся ветер, нагнал тучи. – Ты меня не провожай до подъезда, – попросила Люда. – Соседка на первом этаже все время сидит у окна и следит за всеми. Потом расскажет отцу. Ветер усилился, трепал волосы и одежду, заглушал слова. Они стояли на пустыре с торца ее дома, обдуваемые со всех сторон. Обнялись. Пустое ведро с окровавленной марлей на дне зловеще поскрипывало на ветру. – Я завтра приду тебя провожать, – пообещала она. – Лучше не надо, – отказался он. – Мне будет тяжело… – Пиши мне чаще… – И ты… Не забывай.., –Никогда… Путь от ее дома до заводского общежития проходил через цыганский поселок и занимал не более получаса. Саня шел очень быстро, почти бежал, но не из страха, а потому что стыдился собственных слез. Вдали уже громыхало, но дождь не начинался. В поселке не было ни души. Все попрятались в ожидании ливня. Два года он ходил этим поселком, зимой и летом, ночью и днем, провожая Люду после занятий, после заводской смены. Он знал здесь каждое дерево, каждый кустик, но приходит время и надо сказать: «Прощайте, прощай…» От поселка до общежития – рукой подать, но он вдруг остановился, ему показалось, что в порыве ветра, в раскате грома он слышит собственное имя. Странное это ощущение, когда из черного тоннеля, каким предстал вдруг неосвещенный поселок, доносится: – Шу-ура-а-а! Он постоял с минуту, сомневаясь, но крик повторился. Это кричала она. Саня ринулся в черноту тоннеля, ничего не различая в десяти шагах, кроме столбов пыли да деревянных резных ворот перед домами оседлых цыган. – Лю-уда-а-а! И вот уже совсем близко раздался жутковатый скрип пустого ведра. Обнялись. – Разве уже был дождь? – прижалась она к его мокрой щеке. – Там, за поселком, накрапывал, – соврал он. – А я, представляешь, оставила на даче ключ от квартиры! Господи, бежала за тобой целую вечность! И еще это проклятое ведро! Молния шарахнула совсем близко и осветила марлю на дне ведра. Гром оглушил. И небо наконец прорвало. Ливень ударил с градом. Стало по-зимнему холодно. Мокрые, замерзшие, счастливые, они ворвались в общежитие. Им повезло дважды. Старик вахтер куда-то отлучился, и они беспрепятственно взлетели на третий этаж. А на столе в темной сырой комнате лежала записка от Витяя: «Решил попрощаться с городом. Проведу ночь на набережной. Встретимся на призывном. Привет Людмиле. Пока». |