Онлайн книга «Конечная остановка»
|
Темное вещество. Память. Эмуляции. Точка Омега. Мы с Ирой. Как связать? * * * – Расскажи, – попросил я, когда мы сели ужинать. – Как мы познакомились? Здесь. – На третьем курсе. Ты подхватил пневмонию и оказался в Шестой больнице, а я лежала на обследовании. – На обследовании? – спросил я с подозрением. – У меня подозревали воспаление желчного пузыря, – объяснила Ира, и я кивнул: было у нее, действительно, воспаление, но не в университете, а потом, когда родилась Женечка. – Мы как-то оказались за одним столом в больничном буфете, ели полусырую запеканку, и я сказала, что надо ею главврача накормить. Ты ответил, что… Она помолчала. Может, думала, теперь я вспомню? Бывает такое с памятью: начнут рассказывать эпизод, о котором ничего не помнишь, и возникает картинка, часто, кстати, ложная, не воспоминание о реальном событии, а воссоздание его собственным воображением с таким количеством деталей, что и тени сомнения не вызывает: конечно, помню, так было на самом деле. – Что я ответил? – спросил я с любопытством. – Не помнишь? – разочарованно сказала Ира. Я покачал головой. – И я не помню. Что-то запоминается навсегда, а что-то, может, гораздо более значительное, выпадает. Помню, из буфета мы вышли вместе, а вечером стояли у окна в конце коридора, ты мне хотел показать созвездия, но на улице светили фонари. Ты стал тыкать пальцем в небо и говорить: тут Вега, только ее не видно, а тут Альтаир, его не видно тоже, а там Кассиопея, похожая на перевернутую латинскую дубль вэ, и она, конечно, тоже не видна. – Прогулка по невидимому небу, – пробормотал я. – Да. – Ира грустно посмотрела мне в глаза. – Ты сказал: «Выйдем из больницы, поедем за город, и я покажу вам все, что вы сейчас не увидели». – Я так сказал? – поразился я. Я помнил себя в те годы – и в прежней жизни помнил, и в эмуляциях, что минули, как станции на пути мчавшегося поезда. Я был застенчив и полон комплексов. В университетские годы я не предложил бы мало знакомой девушке поехать ночью за город. Я был бы уверен, что за такие слова немедленно получу по морде. Значит, в этой эмуляции я не только лишился памяти, но был в каком-то смысле другим человеком. – Мы действительно поехали за город? – Конечно… – Ира помедлила. – Я понимаю, Миша, ты вспоминаешь нашу первую встречу в той жизни… где у нас Женечка… А я помню обе. – Сравниваешь? – Нет. Каждая была по-своему чудесна. И еще… – Да? – Ты другой. Вот оно. Ира тоже помнила меня другим. Чем-то эта эмуляция отличалась от прочих. – А ты… – Я та же, – Ира поняла, что я хотел спросить. – Насколько помню себя там… и здесь. Человек, личность – это прежде всего память, верно? Я кивнул. Почему она об этом спросила? – У меня в памяти нет внутренних противоречий. Разные жизненные ситуации, но я везде та же. Каждый раз поступаю, как поступала бы всегда в подобных случаях. Может, потому мне легко вспоминать? А ты… – А я другой, – закончил я ее мысль. – Другой характер, другие поступки. Здесь я делал то, чего никогда не сделал бы в прежней жизни. Ира молчала. – Значит, да. – Я потер ладонью подбородок. – Наверно, потому я ничего и не помню. Чтобы не возник, как говорят, когнитивный диссонанс. – Ты хочешь сказать, кто-то специально… – Кто-то? Точка Омега. Вселенский автомат. Помолчав, я добавил: – Если ты расскажешь мне о поступках, которые я здесь совершил, но не должен был по складу характера, я хотя бы буду знать… – Что? – грустно спросила Ира. – Будешь знать, как поступал в прошлом, но не сможешь поступать так же и в будущем? – Верно. Все заметят, что я не только страдаю амнезией, но еще и характер изменился… Я взял Иру за руку и повел в спальню. На столе осталась неубранная посуда, и это тоже, видимо, не соответствовало какой-то черте моего бывшего здешнего характера, потому что Ира посмотрела на меня удивленно, даже сделала движение, чтобы перенести грязные тарелки в мойку, но я был нетерпелив, и она пошла следом, а в спальне мы скинули покрывало, забрались одетые под одеяло, прижались друг к другу, эта близость сейчас была необходимой и не предполагала ничего большего, только лежать вот так, обнявшись, и говорить, вспоминать… – Помнишь, как тебя с Яшаром выдвинули на Республиканскую премию? – На премию Ленинского комсомола, – поправил я. Было такое в первой жизни. Директор института поступил некрасиво – мол, не может он защитить перед начальством человека с фамилией Бернацкий. Антисемитизма в республике не было. В быту, по крайней мере, мне ни разу не пришлось с ним встретиться. Но заботу о национальных кадрах академическое начальство проявляло всегда. Грузина или лезгина «завернули» бы с таким же бессмысленным усердием. Яшар снял нашу работу с конкурса, а причину объяснил после того, как в газетах появился список награжденных, и нас в нем не оказалось. – В той жизни на Ленинского комсомола, – сказала Ира, – а здесь на Республиканскую. – И мы ее не получили, – пробормотал я. – Да. Но я помню – в той жизни ты ничего не сделал для продвижения работы. – А что я мог сделать? – удивился я. – Погоди. Работа прошла первый тур, а перед вторым пошли слухи, что вас могут снять с конкурса из-за тебя. Мол, если бы Яшар подал сам, без твоей фамилии… – Так и было. – Здесь было не так. Ты сказал Яшару, что, если работу снимут, это будет нечестно, и пошел к Айдыну… – Айдын? – Директор. Да, в первой жизни Гасан Сеидов, я помню, а здесь Айдын Салахов. – Этот червяк из лаборатории тепловых процессов в металлах? – Он самый. Ты явился к нему на прием и пригрозил, что дойдешь до президента Академии, а если надо, до самого Алиева… – Ага, – пробормотал я, – Алиев все-таки на своем месте. – …и не допустишь, чтобы научные исследования оценивали по национальному признаку. – Так и сказал? – поразился я. – Так и сказал. А Яшар тебя поддержал. – И нас не погнали с работы? – Яшар получил выговор по партийной линии, а с тебя, беспартийного, что было взять? – Ну-ну… – Такой поступок точно был не в моем характере. Я долго лежал молча. Почему ко мне не вернулась память? Чем эта эмуляция отличалась от прочих? Я должен был сделать что-то, поступить как-то, что-то придумать или создать. Именно я, именно мы с Ирой, именно здесь и сейчас могли изменить мир. – Миша, – прошептала Ира мне в ухо, – о чем ты думаешь, Миша? |