Онлайн книга «Легаты печатей»
Кажется, один из нас сошел с ума. При чем тут его дурацкая писанина? И какой ребенок? Чей? – Хотел написать… вспомнил! Пашка не сумеет защитить его. И я тоже не смогу, особенно если… мертвый. Его будут искать. Очень искать. Он – ребенок Пашки, они будут искать его… Ребенок Пашки. Ребенок Пол-у-Бога… Только ты приезжай, мама! Пожалуйста, приезжай! Мне надо сказать тебе. Сказать важное… Приезжай, пожалуйста! Приеду, дочка! Скоро, очень скоро! И пусть только кто-то попробует обидеть тебя! Вот только пусть попробует… – Вам лучше поехать с нами, Алик! Здесь решаю не я и не вы. И даже не Игорь… не магистр. Он молчит, в глазах тает пустота, плывет серыми, бесплотными волнами океана, где в бездне зарождается невозможная жизнь. – Нет… Моя книга… моя. Я должен… должен сам… Время тянется, Легат молчит, рука сжимает листки распечатки. Чьи-то шаги совсем рядом. Удивленный вскрик: – Ой, мамочки! Да чего ж это? Объясняться с гражданкой Бах-Целевской нет времени. Потом поймет – если постарается. Белая от ужаса физиономия показывается в проломе забора, исчезает. – Ой, убивают! Ой, люди добрые! Неужто сообразила?! – Бесполезно, Ст-трела! – в голосе Мага слышится нетерпение. – Ну его к б-бесу, дурака! Нам п-пора! И я понимаю: бесполезно. Игорь вслух назвал меня агентурной кличкой, значит, Алик для него – уже труп. Нелепый труп в тапочках, с распечаткой в потной руке. Сейчас мы сядем в вертолет… Мы сядем в вертолет, мы улетим на маленький остров, где живет ушастый идол… Поворачиваюсь. Черный ствол смотрит мне прямо в грудь. – От-тойди, Ирина! …Иначе… другой… Дьявол… …Моецарство… – Оставь его, Девятый! – я бросаюсь вперед, но холодный зрачок пистолета заставляет отшатнуться. – Его нельзя убивать! Нельзя! Помнишь, Молитвин говорил? Вместо него придет Другой! Его нельзя… Над черным зрачком – серые глаза. Волк готов к прыжку. – Отойди, Ирина! П-пожалуйста! – Нет! Черный зрачок резко движется вправо. Кидаюсь вслед, понимая: не успеть… Хлопок. Еще один. Тихие, еле слышные. Почему земля… – Стрела! Р-ради Бога! Стрела! Надо мной склоняется Игорь, в серых глазах – ужас. – Ирина! Господи, Ирина!.. А я так и не поняла – просто не успела… Вот они, пташечки! Взяли – да нашли… Как просто… – Ирина! Ирина! Т-ты, гад, это из-за тебя!.. Сволочь, п-подонок! Легат не двигается. Рука держит взлохмаченную кипу листков. На лице – прежнее равнодушие, хотя по животу расползается красное пятно. Игорь все-таки не промахнулся! Сейчас будет контрольный – в голову. Как глупо умирать из-за такого! Рука лезет в карман. Предохранитель… – Г-гад! Сволочь! – Не надо, Девятый! – шепчу я одними губами. – Пожалуйста! Игорь, не надо! Маг вскидывает пистолет. Хлопок. Едва ли громче предыдущих. Я опускаю браунинг. Все… Глаза смотрят в небо. Золотая трещина прямо над головой. Рядом – какая-то возня, стоны. Далекий вопль – уж не гражданка ли Бах-Целевская голосит? Надо приподняться, надо… Рука Игоря сжимает пистолет. Маг лежит ничком, и ничем ему уже не поможешь. Алик-алкаш, Легат в стоптанных тапочках… Его нет, только кровавое пятно на снегу. Рядом – листок бумаги, большие черные буквы тараканами кишат в заголовке. Всматриваюсь. Знакомое слово! Легаты… Что?! Легаты Печатей. Автобиография? Вряд ли. Название перечеркнуто, поверх тянется неровная строчка, отдаленно похожая на трещину в небе – от руки. Строчка тоже знакомая: НАМ ЗДЕСЬ ЖИТЬ Алкаш-писатель ошибся. Жить здесь придется другим. Не мне. Не Игорю-Девятому. И не господину Залесскому. Кстати, а где он сам?! Приподнимаюсь на локте. Кровь на снегу! След! Повернуться… Господи, как больно! Повернуться! Вот он! Догорающий костерок – все, что осталось от разнесенного взрывом сарая. Алик лежит на снегу, окровавленная рука с кипой листков тянется к огню. Веселые язычки начинают плясать по краям, бумага чернеет. Сдавленный стон. Алик чуть поднимает голову, с трудом сует в огонь всю пачку; вместе с рукой – по локоть. Медленно, словно нехотя, бумага начинает становиться пеплом. Каждый умирает в одиночку. И каждый – по-своему. Бумага догорает, Легат тычется лицом в грязь, припорошенную темным пеплом. Кажется, все. Господин сочинитель решил унести роман с собой. Унес – лишь заглавие на память потомкам оставил. Странно, почему-то этот оставленный листок не дает мне покоя – даже сейчас. Легат знал, что умирает. Знал – и сжигал свою последнюю книгу. А этот листок… Никогда не подозревала, что придется умирать, думая о такой ерунде! Не об Эмме, не об Игоре. И даже не о Саше. Листок лежит совсем рядом, на испоганенной земле. Рядом – протяни руку… Поздно. Чернота наползает, холод сжимает пальцы, и словно чья-то рука… …Над небом голубым есть город… золотой с прозрачными… воротами и яркою… зве… * * * Черные ели вздымали острые кроны к золоту неба. Передо мной холодно горел беззвучный костер. Бог сидел на старом поваленном дереве и молча водил карандашом по бумаге. На боге была знакомая штормовка; молодое, чуть скуластое лицо казалось суровым и неприветливым. Карандаш летал над бумагой, бог качал головой, хмурился. Я узнала его сразу: бог был знакомый – точно такой же, как на старой Сашиной фотографии. Даже штормовка, даже поношенные кроссовки. Узнала – и почему-то совершенно не удивилась. Карандаш в последний раз взлетел над бумагой, бог вздохнул, отложил рисунок в сторону. И сразу лицо его изменилось. Улыбка – добрая, слегка растерянная. |