Онлайн книга «Здесь похоронен «Я» (Мой рыжий электронный Иисус)»
|
* * * Белинджер выпил чашку кофе, поцеловал Пэм в щеку и вышел на улицу. Серебристый флайер Квое стоял у обочины. – Бурная ночь? – спросила она. – Дурные сны, – буркнул Белинджер. Он закурил. Флайер взмыл в небо. – Кейн хочет, чтобы мы понаблюдали за парнем из лифта, – сказала Квое, вписываясь в плотный автомобильный поток. – Так ты все-таки пела ему колыбельную? – Нет. – Вернее верного! – заявил киндрид Белинджера с заднего сиденья. – Попроси его заткнуться, – скривилась Квое. – Так что там с парнем из лифта? – спросил Белинджер. – Просто наблюдение. – Как с Лебоном? – Пока нет. – Скажи, – Белинджер затянулся, наблюдая, как разгорается сигарета. – Там, с Лебоном, что ты чувствовала, когда нажимала на курок? – Ничего. – А если бы это был я? – Ничего. – Я так почему-то и подумал. – Так тебе это сегодня снилось? – Мне снилось, что я женат. – На Пэм? – На тебе. – Белинджер открыл пепельницу. – А ты бы выстрелил? – спросила Квое. – В Лебона? – В меня. – Нет. – Почему? – Лучше придушил бы своими руками. – Вот как?! – А ты как хотела? – Не знаю. – Обиделась? – Нет. – Хочешь, спою тебе колыбельную? – Лучше придуши. – А Кейн? – А что Кейн? – В него бы выстрелила? – Лучше бы придушила. – Квое обернулась, посмотрела на своего киндрида и заставила себя улыбнуться. * * * Файоли Лебон шла по кленовой аллее, вспоминая о том, каким это место было летом. Солнце приятно согревало, и в кронах пели птицы… Но теперь здесь был только снег. Персибал ушел, и вместе с ним, казалось, ушло все тепло этого мира. Ничего не осталось. Как холодильник, в котором нет продуктов – только лед, и то, если вы не забыли оплатить счета за электричество… Файоли забыла. Забыла обо всем, кроме тех, кто забрал у нее мужа. Она вошла в холодную квартиру. Пальто было старым и грязным. Не снимая его, она села на скрипучий диван. Они любили эту квартиру. Любили эту мебель. Она и Персибал. – Почему? – в тысяча первый раз спросила она своего киндрида. И в тысяча первый раз он сказал, что не хотел оставлять ее. Сказал голосом Персибала. Изобразил боль на лице Персибала. – Я люблю тебя, – прошептала Файоли. Темные глаза смотрели на нее с лица робота. Как же хотелось к нему прикоснуться! Как же хотелось вздрогнуть и, потянувшись, понять, что это всего лишь сон. Но стоило только протянуть руку, и робот снова становился роботом. Лишь голос оставался неизменным. Голос Персибала. Он подчинил себе киндрида. Он стал единственным. Ни матери, ни отца, ни предков. – Я всегда была одинокой, – сказала Файоли. – Я всегда любил тебя, – сказал ей киндрид-Персибал. – Только ты. – Только я… – Файоли закрыла глаза. Невидимый поцелуй застыл на губах. Несуществующий поцелуй. Он пришел из теплой памяти в ледяную мглу настоящего. – Это безумие, – Файоли заплакала. Тихо. Без слез. Думала, что плачет, но на самом деле просто сидела на диване, закрыв глаза, и раскачивалась взад-вперед. – Безумие. – Поцелуй повторился. И еще один. И еще. Они занимались любовью на этом диване. Занимались в прошлом, но сейчас прошлое было таким же настоящим, как зима за окном. Только прошлое. Только воспоминания. Только боль, от которой нигде невозможно было скрыться. И робот. Робот с лицом Персибала, который не позволяет забыть. – Отпусти меня! – взмолилась Файоли. Лицо исчезло. Мороз, тишина, одиночество. – Нет! Не уходи! – Файоли нервно заломила руки. Это неизбежность – любить жизнь и знать, что не можешь жить. «Если бы Персибал был рядом! Нет! Персибал мертв. Но вот ведь он! Всего лишь память. Проклятый робот! Нет! Не ты! Прости меня! Прости! Прости!». В дверь постучали. Файоли заставила себя подняться и пошла открывать. Никого. Значит, она уже сходит с ума. Странно как-то. Становиться безумцем и чувствовать это. Понимать это. Кто-то сказал, что сумасшедшие не понимают, что они сумасшедшие. А если понимают? Значит, все слова – это ошибка? Заблуждение? Но почему же тогда не проходит боль? Почему лишь становится сильнее, но не настолько, чтобы терпеть ее стало невыносимо. Словно кара кого-то свыше. – Что же это?! – спросила Файоли киндрида. – Не оставляй меня! – сказал Персибал. – Ты умер! – Я жив. – Ты умер для всех! – Кроме тебя! – Да, – Файоли снова заплакала без слез. Всего лишь робот. Всего лишь иллюзия. – Мы можем снова быть вместе. – Как?! – Стать одним целым. Здесь. В этом разуме. – Они убили тебя! – Я любил жизнь. – Они убили меня! – Еще нет. – Я не хочу умирать! – Знаю… – И так было каждый день. * * * – Как думаешь, – спросила Квое Белинджера, – кто я по жизни: змея или мышь? – Человек, – буркнул он. Она кивнула и вышла из флайера. Белинджер смотрел, как она идет. Как раскачиваются ее бедра, вздрагивают плечи… – Оставь ты ее, – сказал ему киндрид голосом отца. – Уже оставил, – сказал Белинджер. – Я же вижу, – старик-робот вздохнул. – Что ты видишь? – спросил Белинджер. – Все. Квое вернулась, принеся два кофе и пакет с пончиками. – В следующий раз идти тебе! – сказала она. Белинджер кивнул. – Что-то случилось? – Нет. – Квое обернулась и посмотрела на двух роботов. – Снова разговаривал с отцом? – Угу. – И что он сказал? – Что Пэм хорошая девушка. – К тому же молодая. – Квое вспомнила Кейна. – Думаю, тебе должно это льстить. – Несомненно. – Вот именно! – Страсть, темперамент. – А я о чем?! – Вчера она сказала, что знает пару таких грязных штучек, что даже в старости я не смогу устоять перед этим. – Вот-вот! – Не злись. – Не злюсь. Я просто рада. – За меня? – Ну, не за Пэм же! – Вот как? |