Онлайн книга «Наследники Скорби»
|
- Ляг. Она послушно вытянулась на лавке. Муж укусил себя за ладонь и сжал кулак. В рот Сладе полилась густая пряная кровь. Глоток, другой, третий. Гнев, ярость и голод отступают, рассудок больше не путается. Хранители Пресветлые, как она ненавидела себя в эти мгновения! Полу - тварь, полу - зверь, мечтающая стать человеком и не способная им быть без человеческой крови. Или без крови таких, как ее муж. Что ж за долю они унаследовали скорбную? * * * — Свет ты мой ясный… Донатос распахнул глаза и застыл: на него смотрели два темных омута с призрачными искрами в глубине. Колдун стремительно падал в эти омуты, не в силах сделать вдох, не видя ничего вокруг. Дыхание перехватило. Откуда-то издалека донеслось: — Свет ты мой ясный… И сердце будто стиснули раскаленными клещами. На миг показалось, будто не человек глядит — не просматривалось во взгляде разума. Бездонный он и темный был, как болотное оконце — бочаг. Глядишь — и ничего не видишь, кроме маслянистой, отражающей тебя черноты. Однако колдун сморгнул, и морок развеялся. Перед онемевшим от удивления обережником стояла невысокая девушка с безумными очами. Чудн а я. С кудлатой взлохмаченной головой. Спутанные волосы свисали до поясницы, а на длинные пряди были подвешены бусины, узкие полоски ткани, разноцветные нитки, перышки… Рубаху блаженной словно слепой шил — заплата на заплате, одна пестрее другой — прорехи починены криво, неумело. На ногах же красовались стоптанные лыковые башмаки. Словом, скаженная. Но безбоязненная. Страха перед незнакомым мужиком с мертвой жутью в глазах в ней не было. Уж что-что, а ужас крефф как зверь чуял. Однако девка не пугалась. Жила в ней бьющая через край радость, которая искрами переливалась в зрачках. И вот от этого беспричинного веселья колдуна перекосило. Показалось — насмехается дура, поэтому, грубо стиснув тощее плечо, крефф спросил: — Ты чья? — А ничья… — ласково ответила девушка, жадно вглядываясь ему в лицо. — Никого не осталось. Все сгибли. Одна я, как ты. Одна-одинешенька, родненький… Он взъярился: — Какой я тебе "родненький", дура? Пошла вон! — и оттолкнул. Девушка упала на каменные плиты и, захлебываясь, залопотала, глядя на креффа снизу вверх: — Как же не родненький? Ни у тебя, ни у меня никого в свете белом нет, значит, сама судьба нам вместе быть велела, — сделала она нехитрый вывод и поднялась на ноги. — Ведь еле нашла тебя. Что ж ты сотворил с собой? Сердце высушил, душу надорвал… И блаженная, сморгнув слезы, застившие глаза, сострадательно провела ладонью по лицу мужчины. — Я теперь всегда рядом буду, не дам тебе маяться. Крефф перехватил руку девушки за запястье и отшвырнул от себя: — Была б в светлом уме — весь дух бы вышиб… — прошипел колдун и пошел прочь от дурковатой. Та заволновалась, бросилась следом, причитая: — Ой, свет мой ясный, не серчай! Почто гонишь? Я же худа не сделаю! — она забегала вперед, заглядывала мужчине в глаза, видать, и вправду думала, что он испугался от нее какого-то лиха. — Я тебя не обижу… Донатос остановился. Посмотрел на девку. Совладал с приливом жгучей ярости и ровно спросил: — Как звать тебя? — Светлой! — обрадовалась дура, приглаживая лохмы. — Светлой меня звать, радость моя. Наузник помолчал, а потом раздельно, так, чтобы до припадочной дошло, сказал: — Светла. Пошла. Вон. Просиявшее было лицо девушки вытянулось, и она осталась растерянно стоять посреди пустого коридора, тогда как крефф направился своей дорогой. Он уже почти дошел до двери, когда между лопаток ткнулось что-то теплое, а плечи обхватили тонкие руки: это Светла нагнала своего "родненького" и прижалась щекой к спине, обняв колдуна. — Не гони, светоч ясный. Сгибнешь ведь без меня. Обережник побагровел от злости, оторвал от себя подрагивающие ладошки, схватил скаженную за ухо и поволок вон из Цитадели, приговаривая: — Что ж за дура, прости Хранители! Кто тебя притащил сюда? Девчонка жалобно скулила, на цыпочках семеня рядом и изо всех сил выворачивая шею, чтобы хоть как-то уменьшить боль, плакала и повторяла: — Не гневайся, родненький, не гневайся… Выволочив блаженную на двор, Донатос подошел к двум разговаривающим меж собой обережникам и гаркнул: — Кто дуру эту привез? — Я привез, — откуда-то со стороны конюшен показался одетый в серое мужчина. — Чего она учудить-то успела? Вроде тихая… Светлин мучитель скрипнул зубами: — Ты, Полян, держи придурочную свою от меня и от греха подальше, — с этими словами он швырнул зареванную девушку сторожевику. — Да не моя она, — вскинулся наузник, — Фебр ее в логовище нашел. Вот и привезли… — Плевать мне, чья она, хоть Встрешникова зазноба! Еще раз увижу — к столбу привяжу и высеку. Коли через голову не доходит, через спину поймет. — Ты очумел? — разозлился Полян. — Она блажная! Давай еще прочь ее прогони, что умом не задалась! Спятил? Девка в логове Хранители ведают сколько провела, ни рода, ни веси своей не помнит, а ты издеваться над ней вздумал? И сторожевик задвинул скаженную за спину: — Только тронь. — Я тебе сказал. Еще раз она ко мне цепляться вздумает — запорю. — А я сказал — только тронь. — Полян сцепил руки на кожаном поясе и устремил на колдуна тяжелый взгляд. — Ой, что же вы ругаетесь! — Между мужчинами как из-под земли возникла Светла. — Хорошие мои, что же вы это? Из-за меня, из-за дуры глупой! Не надо. "Хорошие" сверлили друг друга глазами, не замечая девушку. Донатос играл желваками, а Полян стиснул зубы так, что даже со стороны казалось — вот-вот челюсть сведет. — Куда хочешь ее девай, но чтоб я больше не видел. Пришибу и упокаивать не стану, — пригрозил колдун и, круто развернувшись, пошел прочь. Девушка же горячо зашептала Поляну, потирая свое все еще горящее ухо: — Ты не серчай на него, не серчай! Не со зла он, а как дите малое — не разумеет, что творит. — Как же, не разумеет… — проворчал сторожевик, глядя в спину колдуну. — Пойдем, горе, к лекарям тебя отведу да в трапезную; есть, поди, хочешь? — Нет-нет, хороший мой, куда ж я пойду, а свет-то мой ясный как же? — испугалась и засуетилась дурочка. — Не лезь ты к нему, — устало вздохнул обережник. — Да и вообще ни к кому не лезь. Тут парни одни. Обидят еще. |