Книга Радуга счастья, страница 18 – Джин Кларк

— Энни, сиди смирно. Если будешь елозить, то будет инициирован процесс, который мне очень захочется завершить.

— Тогда спусти меня на землю.

— Не могу. Старая Греховодница ненавидит пеших и кидается без предупреждения. Полагаю, тебе не хочется еще раз поиграть с ней в пятнашки?

Он молча клял свое тело, которое продолжало наливаться тяжестью и силой. Еще несколько минут такой езды, и он завоет, как койот в период течки.

Он схватил поводья Шалфейки.

— Ты сможешь пересесть, как только мы окажемся за деревьями.

Энни покосилась на него.

Пульс его забился еще быстрее. Он отпустил поводья Бандита и Шалфейки, позволив им идти шагом.

Внезапно Энни чуть передвинулась в седле и бросила на него взгляд через плечо. Джейк понял, что она почувствовала бугор, взбухший у него между ног и испытывавший на прочность пуговицы ширинки.

В отчаянии он прикинул, сколько еще осталось ехать.

Двадцать шагов — он заскрипел зубами.

Десять шагов — кажется, одна пуговица отлетела? Аккуратный задок Энни прижался к нему как раз в том месте… Черт.

Пять шагов. Нет, это какая-то дикарская пытка!

— Взять себя в руки, — процедил он сквозь зубы.

— Что надо взять в руки?

— Ничего…

— Джейк, мы уже за деревьями. Можно теперь пересесть?

— Нет. Надо проехать через левые ворота. Так будет безопаснее. — «Но не для меня», — мысленно добавил он. Когда все органы чувств опьянены ароматом Энни, близостью ее тела, звуком ее голоса. А что, если он сейчас наклонится и коснется губами нежной кожи ее шеи, проведет языком по раковине ее ушка, ткнется лицом в душистый затылок? Он представил себе, как поднимает ее, поворачивает лицом к себе, впивается в ее губы с такой силой, что чувствует гладкость ее зубов и темный медовый жар в глубине.

Он сдвинул бедро, чтобы хоть как-то смягчить напряжение.

— Джейк! — Энни откинулась назад и вцепилась в его руку. — Спусти меня на землю.

Натянув поводья, он остановил Бандита, спрыгнул с седла, бросил поводья обеих лошадей на куст и отступил на шаг.

Только с третьей или Четвертой попытки ей удалось дотянуться ногой до стремени. Джейк, изнывавший от нетерпения и раздраженный из-за эрекции, случившейся так некстати, крепко схватил ее за талию и снял с седла.

— Я умею слезать сама!

Он резко отпустил ее. Энни сделала шаг, покачнулась и, побледнев, вцепилась в седло жеребца.

Он опустился перед ней на одно колено и принялся осматривать ногу, на которую она не могла ступить.

— Почему ты не сказала, что повредила ногу? — сердито спросил он, стягивая с нее потихоньку сапог.

— Зачем? Чтобы ты мог злорадно сказать: «Ведь я же тебе говорил!»? Нет уж! — Она уперлась руками в его плечи. — Подведи сюда Шалфейку и не стой у меня на дороге.

— Только после того, как нога будет перебинтована!

Час спустя Энни верхом на Шалфейке подъезжала к загону.

Джейк спешился и повел обоих животных в прохладную тень конюшни. Снял Энни с жеребца и посадил на закрытый сундук для хранения сбруи.

— Вот здесь и сиди, а то опять ввяжешься в какие-нибудь неприятности, — строго приказал он и принялся отвязывать сверток с ленчем, притороченный к задней луке седла гнедой кобылки. — Я расседлаю Шалфейку и вычищу ее, а потом отведу тебя к дому.

Она слезла с сундука, стараясь беречь больную ногу.

— Я ездила на Шалфейке. Я и позабочусь о ней. — С трудом сглотнув, она заставила себя положить ладонь на бок кобылы. — Я знаю, что делаю.

— Ты у нас все знаешь. Как соваться под нос бодливым коровам, например.

Не успел Джейк договорить, а Энни уже принялась расстегивать многочисленные застежки и развязывать ремешки. Вручив ей отвязанный сверток с завтраком, он поднял седло и небрежным движением бросил его на полку.

Она прекрасно знала, что седло очень тяжелое, и душа ее разрывалась между невольным восхищением и непонятным желанием ударить его.

— Если ты не дашь мне спокойно…

— Энни, даже думать об этом забудь!

Прежде чем она успела ответить что-нибудь или возразить, он схватил ее в охапку. Подавив желание приникнуть к его выношенной джинсовой рубахе, она напряглась всем телом.

— Поставь меня на землю! Нет никакой необходимости таскать меня на руках. Я просто подвернула ногу, споткнувшись о камень.

— И ступать на эту ногу адски больно. — Уголок его рта дернулся, и рот скривился в усмешке. — Знаем, пробовали.

Он прижал ее к себе покрепче — одна рука под ее коленями, другая поддерживала ее плечи.

— Энни, расслабься. Ничего страшного не случится, если ты позволишь мне отнести тебя.

— Что ж, хозяин — барин, — буркнула девушка.

Какая перемена! Сердитый, с поджатым ртом, кипящий от ярости ковбой в одно мгновение превратился в полного нежности мужчину. И как это могло произойти, подумала она, поднимая голову, чтобы посмотреть в его глаза, и увидела, что они сияют новым, мягким светом. Его взгляд притягивал ее, как и сам мужчина, взявший ее на руки. Одной рукой она обняла его за плечи и почувствовала, как играют мышцы под ее пальцами.

Они вышли из пятнистой тени листвы на яркое солнце. Джейк шагал легко и ровно. Поднялись на крыльцо, вошли в дом.

— На лодыжку надо положить холод, — сказал он, усаживая ее на кушетку и подкладывая под спину подушки. Затем отправился на кухню и принес лед.

Он присел на самый край кушетки и, тщательно уложив пакет со льдом на ее ноге, уставился ей в лицо своими зелеными глазами.

— Так лучше?

Энни кивнула. От близости его тела в горле у нее стоял комок. Он, черт возьми, был мужчина в самом полном смысле этого слова. В нем столько было мужского, что это даже угнетало.

Он устало потер ладонью лоб и вдруг — на одно короткое мгновение — показался ранимым, чувствительным человеком.

— Спасибо, Джейк. — Она коснулась пальцем маленького шрама на его щеке и тут же отдернула руку. — Извините меня. Я поехала искать вас, увидела маток с телятами и вспомнила, как вы рассказывали о том теленочке, которого поранили пижоны с Санрайз-Пикс. Я просто хотела посмотреть на него. Я не думала, что старая корова бросится на меня…

Его губы впились в ее рот с такой страстностью, что от наигранного самообладания Энни не осталось и следа. Его ладонь прижалась к ее щеке, язык скользнул по губам.

Горячая, пульсирующая боль в лодыжке, лед, холодивший кожу, страх, пережитый недавно, когда Старая Греховодница наставила на нее рога и вдруг бросилась в атаку, — все исчезло как по волшебству. Энни обхватила ладонью его затылок и отдалась на волю волн ошеломительной, небывалой чувственности. Джейк чуть сдвинулся, и рука его задела ставший необыкновенно чувствительным сосок ее груди. Жар его трепещущего тела передавался ей. И ей хотелось — нет, ей нужно было — прижать его к себе как можно крепче, чтобы умерить сладостную, тянущую боль, разраставшуюся глубоко внутри ее, в самом центре ее существа.