Книга Обретение крыльев, страница 19 – Сью Монк Кид

Скоро мне исполнится двенадцать. Я стояла на пороге девичества, и я хотела замуж – правда хотела, – но подобные цифры ошеломляли и отвращали от будущей женской доли, особенно после того, как у меня отняли книги.

Со дня отцовского нагоняя я выходила из комнаты только для трапезы, уроков мадам Руфин три раза в неделю и церкви по воскресеньям. Компанию мне составляла Подарочек, задавая вопросы, ответы на которые ее не интересовали, поскольку она лишь хотела развлечь меня. Она одна наблюдала мои робкие попытки вышивания и сочинения рассказов о девочке, оказавшейся на необитаемом острове на манер Робинзона Крузо. Мать требовала, чтобы я поборола хандру и перестала замыкаться. Я пыталась, однако мое отчаяние лишь росло.

Мать пригласила нашего врача, доктора Геддингса, а тот, тщательно осмотрев меня, заключил, что я страдаю от сильной меланхолии. Я подслушала у двери, когда он говорил матери, что никогда не наблюдал этого заболевания у столь юного пациента, мол, подобного рода психоз случается у женщин после рождения ребенка или после прекращения менструаций. Он назвал меня легковозбудимой, темпераментной девушкой со склонностью к истерии, и это якобы явствовало даже из моей речи.

Вскоре после Рождества я проходила мимо приотворенной двери в комнату Томаса и заметила на полу открытый чемодан. Мысль о его отъезде была невыносимой, но еще обидней знать, что он уезжает в Нью-Хейвен осуществлять мою мечту, которая никогда не исполнится. В приступе зависти к его блестящему будущему я бросилась в свою комнату, чтобы выплакать горе. Оно изливалось черными волнами, и мое отчаяние, казалось, достигло предела, перерастая в то, что я сейчас называю выстраданной надеждой.

Все в конце концов проходит, даже жестокая меланхолия. Я выдвинула ящик стола и достала шкатулку из лавы с пуговицей. С грустью взглянув на нее, я почувствовала, что смогу воспрянуть духом и проявить волю. Я не сдамся. Пусть ошибусь, но дерзну. Я всегда так поступала.

* * *

Мое дерзкое выступление разразилось на прощальном вечере в честь Томаса, устроенном в гостиной второго этажа в день Богоявления. Всю неделю я ловила на себе взгляды отца, который иногда улыбался мне через обеденный стол. Его рождественский подарок – гравюру с изображением Аполлона и муз – я воспринимала как изъявление любви и стремление к примирению. Этим вечером отец беседовал с Томасом, Фредериком и Джоном, приехавшим из Йеля. Все мужчины были в черных шерстяных сюртуках и полосатых жилетках разных расцветок. Отец – в светло-желтой. Сидя с Мэри за раскладным столом, я наблюдала за ними, мечтая узнать, о чем они спорят. Анна и Элиза, которых пускали на праздники, сидели на ковре перед каминным экраном, вцепившись в рождественских кукол, а Бен, расставив для битвы новеньких деревянных солдатиков, через каждые десять секунд вопил: «В атаку!»

Мама прилегла на принесенную из ее спальни кушетку из розового дерева, обитую красным бархатом. Я наблюдала пять маминых беременностей, и эта была самой трудной. Она растолстела до гигантских размеров. Даже лицо у бедняжки опухло. Тем не менее мать тщательно подготовилась к торжеству. Комната сияла огнями свечей и ламп, их блики отражались в зеркалах и позолоте. В соответствии с цветами Крещения столы были застелены белыми льняными скатертями с дорожками из золотой парчи. Прислуживали Томфри, Снежок и Эли, в темно-зеленых ливреях, таская подносы с крабовыми пирожками, креветками, телятиной, жареным мерлангом и суфле.

Ко мне вернулся отменный аппетит, и я занялась едой, прислушиваясь к гулу голосов на другом конце стола. Говорили о переизбрании мистера Джефферсона, о том, есть ли шанс у мистера Мериуэзера Льюиса и мистера Уильяма Кларка достичь Тихоокеанского побережья. И самое важное: что сулит Югу отмена рабства в северных штатах, совсем недавняя – в Нью-Джерси? Отмена по закону? Я ничего об этом не слышала и вытягивала шею, ловя каждое слово. Значит, северяне считают, что Бог против рабства?

Обед закончился любимым десертом Томаса – миндальным печеньем и миндальным мороженым, после чего отец постучал ложкой по хрустальному бокалу, прося тишины. Он пожелал Томасу успехов и подарил ему «Опыт о человеческом разуме» Локка. Мама разрешила нам с Мэри выпить по полбокала вина, мой первый опыт. Я с завистью смотрела на книгу в руках Томаса.

– Кто хочет сказать что-нибудь Томасу? – оглядывая лица сыновей, спросил отец.

Старший, Джон, теребил край жилетки, а я, шестой по счету ребенок и вторая дочь, вскочила на ноги и произнесла речь:

– …Томас, дорогой мой брат, я буду скучать по тебе… Пусть Господь поможет тебе в твоих занятиях… – Я помолчала, набираясь смелости. – Однажды я пойду по твоим стопам… Стану юристом.

Когда к отцу вернулся дар речи, он заговорил насмешливо:

– Неужели меня обманывает слух? Ты сказала, что последуешь за братом в зал суда? – Джон захихикал, а Фредерик открыто захохотал; взглянув на них, отец с улыбкой продолжил: – Разве бывают женщины-юристы? Если да, малышка, просвети нас.

Они веселились вовсю, даже Томас засмеялся.

Я пыталась ответить, не понимая, что они не принимают меня всерьез и что вопрос отца адресован братьям.

– …Разве не будет большим достижением, если я стану первой?

Теперь насмешливость отца обернулась раздражением.

– Не будет никакой первой, Сара. А если такая абсурдная вещь и произойдет, то не с моей дочерью.

Но я упрямо продолжала:

– …Отец, вы будете мной гордиться. Я сделаю все на свете.

– Сара, прекрати говорить чепуху! Ты позоришь себя. Позоришь всех нас. С чего ты вообще взяла, что можешь изучать право?

Я не сдавалась, какая-то упрямая частичка меня не желала сдаваться.

– …Вы говорили, я стану великим юристом…

– Будь ты мальчиком!

Я бросила взгляд на Анну и Элизу, сестры таращились на меня во все глаза, а Мэри даже не посмотрела в мою сторону.

Я повернулась к Томасу:

– …Пожалуйста… помнишь… ты сказал, что я должна стать юристом?

– Сара, прости, но отец прав.

Его слова доконали меня.

Отец жестом руки закрыл тему. Их компания отвернулась от меня и возобновила беседу. Я услышала, как меня тихонько зовет мама. Она уже не лежала, а сидела прямо и глядела сочувствующе.

– Можешь идти в свою комнату, – велела она.

Я выскользнула прочь, как провинившийся ребенок. На полу около моей двери, на красных квадратах и черных треугольниках, свернулась калачиком Подарочек.

– Я зажгла лампу и подбросила дров в камин, – сказала она. – Вам помочь с платьем?

– …Нет, оставайся на своем месте, – хмуро бросила я.

Она робко меня рассматривала:

– Что случилось, мисс Сара?

Не в силах ответить, я вошла в комнату и закрыла дверь. Села на банкетку перед туалетным столиком. Я чувствовала себя опустошенной, но слез не было. Никаких эмоций, лишь сосущее чувство под ложечкой.