Книга Ненавидеть нельзя любить, страница 39 – Ольга Петрова

– Нет, это называется по-другому, – усмехнулась Ольга, – гений назвал свое творение: «Любовь, тоска и обида». Розы – это любовь, зеленые червячки – тоска, черные – обида.

А моя физиономия – причина столь бурной фантазии.

– Оля, он ненормальный! Это же отвратительно.

– Не поверишь, я ему сказала то же самое, и даже теми же словами.

– А он? – Наталья с опаской покосилась на картину.

– Он сказал, что простые обыватели никогда не могли понять гениальных мастеров.

Ольга так же брезгливо повернула картину к стене.

– А Кирюшка, увидев эту красоту, сказал, что набьет ему морду, невзирая на свой возраст и его так называемый талант.

Подруги вернулись на кухню.

– Кстати, а где твой защитник?

– Уехал в Петергоф, они с дедом хотят завтра пойти на рыбалку.

Ольга снова включила чайник.

– Рыбалка – дело хорошее.

Выговорившись, Наталья вроде бы успокоилась, поудобнее устроилась и аппетитно захрустела баранкой.

– А зачем приходил твой бойфренд? Просто хотел показать свои муки творчества?

– Бойфренд бывший и первое слово, попрошу без второго не употреблять. Тебе чай с лимоном?

– С лимоном, конечно. Так что ему нужно от тебя, этому непризнанному гению? – не успокаивалась Наталья, доедая вторую баранку.

– Рассказывал о своих страданиях, о том, насколько ему плохо без меня. Он в последние дни меня окончательно достал. Звонит, я поднимаю трубку, а там – заунывная компьютерная музыка. Собиралась к нему поехать, еще раз попросить, чтобы оставил меня в покое, но он меня опередил с визитом. А самое интересное, Наташ, что после того как я ему объяснила в сотый раз, почему мы расстались, он меня попросил навещать его дважды в месяц, просто по-дружески. Видишь ли, это его дисциплинирует. Перед моим приходом он всегда устраивал генеральную уборку, менял постельное белье и банные полотенца, а как теперь заставить себя это сделать – не знает. И еще он с тоской вспоминает вкус моего борща с зеленью и чесноком. Так что зеленые червячки на картине – это не просто полет фантазии, а крик изголодавшегося желудка.

Наталья, до сих пор слушавшая подругу с нескрываемым интересом, поперхнулась. Откашлявшись, посмотрела на Ольгу с укором:

– Умеешь же ты испортить аппетит!

Они обе рассмеялись.

В коридоре зазвонил телефон. Ольга вышла и, не переставая улыбаться, взяла трубку. Наталье из кухни было видно, как побледнела подруга.

– Как же так! Как это могло случиться? – враз севшим голосом растерянно спрашивала Ольга.

Наташа выскочила в коридор и буквально подхватила оседавшую Ольгу, у которой дрожали губы, рука с трубкой ходила ходуном.

– Сильный ожог? Да-да, я сейчас приеду. Нет, не одна, не волнуйся, с Наташей.

Услышав длинные гудки, доносившиеся из трубки, которую Ольга крепко сжимала побелевшими пальцами, Наталья осторожно вынула ее из руки подруги и положила на место. Ольга беспомощно посмотрела на нее:

– Кто-то поджег дом Маргариты. Дверь подперли, а деревянную обшивку облили бензином.

Ольга задыхалась, слезы душили ее.

– Стоп! – прервала подругу Наталья. – Идем на кухню. Где у тебя лекарство? Садись к окну, дыши медленно, глубоко.

Наталья распахнула окно, усадила подругу, дала сердечные капли.

– Кто звонил?

– Григорий. Они смотрели слайды в угловой комнате. Свет там был погашен, потому и увидели отблески пламени сразу. Выскочили через заднюю дверь, успели из шланга залить огонь. К приезду пожарных, которых вызвали соседи, они справились сами. Правда, Григорий обжег пальцы, он сейчас в поликлинике. А Рита с Кирюшей остались ждать его во дворе. Кирилл боится заходить в дом. Поедем, Наташ, за ними. Мне уже лучше.

– Дай пульс посчитаю.

Несмотря на возражения Ольги, Наталья померила ей давление.

– Пробок сейчас нет, доедем быстро. Так что давай уж приведем тебя в чувство. Не хватало, чтобы ты на глазах у сына, и без того уже перепуганного, грохнулась в обморок. Я за рулем. Даже не спорь. Лучше прихвати пузырек валокордина, для твоих лишним не будет.

Когда въезжали в Петергоф, Ольга, молчавшая всю дорогу, спросила:

– Как ты думаешь, может быть, это Динка?

Наталья, не отрывая глаз от дороги, кивнула.

– Я думаю, твоя сестренка уже здесь и настроена более чем решительно. Но об этом подумаем позже. Сейчас соберись с силами, держись.

Через десять минут они подъехали к дому. Кирилл бросился к матери и чуть не сбил ее с ног, едва она успела выйти из машины.

– Мамочка, это было так страшно! Я думал, что дом сгорит совсем! А мигалки у пожарных такие яркие! И Герда у соседей сначала жутко выла, а потом лаяла без остановки.

Ольга крепко обняла сына и боялась выпустить его из рук даже на минуту. Она с ужасом рассматривала, что стало с домом, в котором жили самые близкие ей люди. Дом был старый, сложен из красного некачественного кирпича, который со временем начал крошиться, да и кладка была неаккуратной. Получив его в наследство от бедных родственников, Григорий Константинович обшил его в полбревна, и он стал похож на сказочный терем. Теперь, после пожара, бревна обуглились, кое-где сгорели совсем, и дом словно зиял кровоточащими ранами.

Ольга почувствовала, как защипало глаза, и уткнулась в красную вязаную шапочку на голове сына. Это помогло ей скрыть подступившие слезы. Страшно было подумать, что могло бы произойти, если бы в доме уже все спали, как, судя по всему, подумал поджигатель.

К ней подошла подавленная происшедшим Маргарита. Она как-то враз постарела. Не отпуская сына, Ольга поцеловала бабушку в щеку.

– У Наташи с собой лекарства, выпей что-нибудь успокоительное, – посоветовала она. – Как Григорий Константинович? Сильный ожог?

Маргарита, похоже, не слышала того, что ей говорила внучка.

– Олюшка, ведь кто-то же подпер дверь снаружи… Этот человек хотел, чтобы мы сгорели заживо. Что же это делается на свете? – Она всхлипнула.

Может быть, впервые Ольга осознала, как уже стара ее бабушка и что держится она только за счет своего необыкновенного жизнелюбия.

Появилась Наталья и увела плачущую Маргариту. Ольга, наконец, сумела оторваться от сына, но руку Кирюшки из своей при этом не выпускала. Только теперь она заметила милицейскую машину и капитана милиции, о чем-то беседующего с Григорием Константиновичем, у которого были забинтованы кисти рук.

– Мам, – теребил ее сын, – у деда ладони в волдырях, он обжегся, когда бревна возле крыльца разбирать стал. Пожарные сказали, что он действовал правильно. «Грамотный старик», – сказали. Как ты думаешь, дом удастся отремонтировать?