Онлайн книга «Чаша любви»
|
Дабы не обижать человека (на торт, на цветы же потратился) все валю на себя: — Знаешь, тетя… Извини, конечно, Константин! Не готова я еще к замужеству. Есть еще много недоделанного. Замужество сделает из меня просто женщину. Оно убьет во мне литератора (вот сказанула! как ловко придумала!). Быт, кухня, новые заботы — слишком сильные отвлекающие моменты… И это в то время, когда я почти добилась своего, когда в небе надо мной появились первые проблески… И дальше накручиваю в этом же духе — умения выразить то, что хочу (в данном случае — что не хочу), мне, литератору, не занимать. Взглядом я исковыряла весь торт. Цветы поставила обратно в вазу. Кажется, они вот-вот завянут от моей речи. Тетушка, моя хорошая тетушка — вянет первая. Улыбка мертвенно сползает у нее с губ. Очаровательных ямочек на щеках как ни бывало. Глаза тускнеют. От плиты начинает нести горелым. Тетушка ахает, хватает сковородку. Она теперь занята спасением ужина. «Один из противников выведен из строя, — не без некоторого торжества отмечаю я. — Во всяком случае, на время». Константин сразу чувствует, что фланги его оголились; парадный лоск мигом блекнет. — Я так понимаю, это отказ? Протягиваю руку через стол, тихонько глажу Константину плечо: — Не обижайся, Костя! Что тут поделаешь? Как видно, не судьба… Его брови сходятся на переносице: — А чего ж я столько времени сюда хожу? «Вопрос, конечно, дурацкий! С какой стороны ни посмотри. Ходи — не ходи, а любовь не выходишь. Это ж тебе не мешок с картошкой!» Я пожимаю плечами. Глаза Константина наливаются злобой. Не обидой, не досадой, а именно злобой. «Ах, какое открытие! Вот не ожидала…». Перемена в Константине все больше беспокоит меня. Кажется, он сейчас грохнет кулаком по столу — полетят на пол тарелки. Или убьет меня. А потом тетку. И будет жить в этой квартире. С квартирами сейчас туговато в стране. Не женился, так хоть квартиру добыл! Но ничего этого не происходит. В кухне тихо. Убийство не совершается. Константин медленно поднимается и молча уходит. Я больше никогда не увижу его. Даже где-то жалко человека. Однако Константин скоро возвращается из прихожей: — Но почему? Почему? Чем я тебе плох? — Ты не плох. Просто… — пытаюсь вставить я. Но его вопросы не остановить: — Что, мне кто-то перешел дорогу? Что, у тебя есть кто-то лучше меня? — Константин сам не замечает, что переходит на крик. — Нет… Эрика одна. Да и та скоро сломается. Кто тебе ее починит? — Сама и починю, — я прячу взгляд в георгинах. «Если от моих слов они не завяли, так от его крика завянут точно». У тетки, что стоит у плиты ко мне спиной, уже вздрагивают плечи. Может, она плачет? Или смеется. Может, это розыгрыш? Нет, это кошмарный сон… Константин переступает дозволенное: — Посмотри на себя, дорогая. Тебе сколько лет? Семнадцать? Или восемнадцать? — он так и буравит меня взглядом. — Двадцать четыре уже, я знаю… — Еще, — вставляю я. — Что? — вихры, кажется, намагнитились, наэлектризовались; с них сейчас посыплются искры. — Еще — двадцать четыре, — улыбаюсь я, но улыбка эта дается мне с трудом. — Нет, голубушка! — Константин сейчас похож на мифического Перуна, он вот-вот начнет метать молнии. — У других в твоем возрасте — дом, семья, двое детей — как минимум, перспективы. А у тебя — ни шиша! У тебя… Он осекается, потому что тетушка бросает на него выразительный взгляд. Он потухает: — И вообще! Ноги моей здесь больше не будет. Круто развернувшись на пятках, он уходит. «Да, теперь я его точно не увижу больше!» Однако я весьма заблуждаюсь. Константин показывается вновь. Он бледен, глаза его горят. В сердце мне слегка веет холодок: «Неужели не все еще сказал?» Константин молчит. Он подходит к столу, погружает указательный палец глубоко в торт, в самую середину, выковыривает кусок бисквита, съедает его, слегка испачкав щеки кремом, и тогда уходит. Теперь уж точно. Громко хлопает дверь. Так громко, что у нас на кухне жалобно дребезжат стекла и звякают крышки на кастрюлях. Через минуту тетушка укоряет меня: — Ну, зачем ты так? Не могла помягче? Сказала бы, что подумаешь, что требуется время… Он видела какой пришел! А какой ушел… Мне грустно: — Какой пришел, такой и ушел. Тетя Оля садится напротив: — И напрасно ты его гонишь. — Я его не гоню. — Гонишь, я вижу. — Просто я за ним не иду. И за него — не выхожу. Не считаю возможным. Ты же видишь, какой он! Его болтает, как маятник. Я не могу строить дом, быт, свое благополучие на маятнике. Влево-вправо, влево-вправо, в прихожую — на кухню, пальцем в торт… — я вскакиваю со стула (кажется, сорвалась!). — Извини, тетя! Я устала. Сегодня был трудный день. Поход в издательство. Ты же знаешь, как это изматывает. Да и вообще… У меня сейчас такое ощущение, будто все то «вообще» было вовсе и не со мной. Тетушка некоторое время молчит. Кладет мне на тарелку отбивную, гарнир. Вздыхает, украдкой поглядывает на меня. Все-таки решается продолжить этот разговор: — Ты подумай, Аленка, еще хотя бы ночь. Может, надумаешь. Он же парень — ничего. Ну подвижный пока. Потому что молодой. Не совсем нашел себя. А со временем остепенится, потяжелеет. Кончится болтанка. Присмотрись-ка к нему повнимательнее. Который уж год за тобой ходит. Есть в нем и хорошие черты. «И эти вихры! Рядом со мной на подушке?» — Присмотрелась уже, тетя. Было время. — И что? Нет? — в ее глазах еще не погасла надежда. Я не испытываю сомнений: — Нет, тетя. — Ну как знаешь! — она вздыхает. — Я по молодости тоже переборчивая была: это не нравилось, то — не терпела. Сказочного красавца ждала, героя на белом коне — с медалями и саблей… Но вокруг все не героические личности терлись. Меня завмаг едва с работы не гнал. Ухажеры мои надоели — у прилавка не протолкнуться. А с годами все меньше и меньше было ухажеров. Отцвела красавица. И время свое упустила. Замуж за старого выходила, за плешивого. Уж не по любви. Молодые не брали. А Луке я нужна была… У меня не очень приятные воспоминания о Луке, поэтому я помалкиваю. — Подумай! Подумай, дорогая племянница. Все еще можно поправить. Как ушел Константин, так и вернется — только позови. — Он нам чуть дверь не сломал, — напоминаю тетке. |