Онлайн книга «Женщины президента»
|
Она понемногу привыкла к своему недотепе и часто с удивлением пыталась догадаться, как же он остался живым до ее появления в его квартире. Роман продолжался. * * * — Ты меня только, пожалуйста, извини заранее за мою дерзость великую! Но, по-моему, ты говорила, что мечтаешь покататься на лыжах? Вдоль красной реки и до синей горы? Мобильник басил чересчур знакомо, слегка запнувшись на первом слове. — А когда я мечтаю покататься, я случайно не говорила? — справилась Валентина. — Что-то такое на границе между субботой и воскресеньем… Или воскресеньем и понедельником. Так, кажется… — Довольно неопределенно. Но во втором случае мы почти сразу попадаем на работу. — Ах да, прости! Совсем забыл! Ты ведь у меня любительница поспать… Тина, по некоторым причинам мне удобнее в воскресенье. — Он стал серьезным. — Придется тебе выспаться в машине. Идет? — Идет, — согласилась она. — Какая ты у нас нынче кроткая да терпеливая, — неожиданно съязвил он. — Даже снова соглашаешься на пытку холодом! А кто-то, помнится, сказал, что я настоящая скотина! Как же ты соглашаешься опять ехать с таким в лес? Да что там — в лес! Это полбеды! Как ты соглашаешься с таким мерзавцем спать?! И ведь уже не в первый раз! — Жаль, что у меня нет под рукой большого сугроба… — пробормотала Валентина. Тарасов засмеялся. — Ладно, твоя взяла! Я подъеду к одиннадцати. Результат имеет силу приговора. Утром в понедельник Юлька, как обычно, вбежала к Тарасову в кабинет, шлепнулась на стул, открыла было рот для приветствия и замерла в недоумении. На батарее нагло развалились огромные ботинки президента. «Что они там делают?» — подумала Юлька. Он поймал ее удивленный взгляд. — Сохнут, что же еще? — раздражаясь, буркнул Тарасов. — Юлька глянула под стул президента: Тарасов сидел в одних носках. — Утонул! — пробормотала Юлька. — Очевидно, бродил по неведомым тропинкам со следами невиданных зверей… Не успел высушить в машине? Жанна Александровна ходит с тобой на лыжах? Не знала… — Не ходит, а бегает, — недобро поправил он. Да, он не успел… Сказал Насте, что заночует у матери… Что сказала своим Валентина, попавшая домой только утром, — осталось невыясненным. * * * Они неожиданно оба остановились на лыжне… Тарасов объехал Валентину и стал рядом. — «Мой конь притомился, стоптались мои башмаки, — неожиданно тихо пропела она. — Куда же мне ехать, скажите мне, будьте добры…» И он ответил ей речитативом, хитро ухмыльнувшись: Вдоль красной реки, моя радость, вдоль красной реки, До синей горы, моя радость, до синей горы… * * * Они опять, уже привычно, столкнулись глазами… А где же река и гора, притомился мой конь, Скажите, пожалуйста, как мне проехать туда? На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь, Езжай на огонь, моя радость, найдешь без труда… Оба дружно в унисон вздохнули и улыбнулись. А где же тот ясный огонь, почему не горит? — Спросила у высокого лыжника Валентина. Сто лет подпираю я небо ночное плечом… Фонарщик был должен зажечь, но фонарщик тот спит, Фонарщик тот спит, моя радость, а я ни при чем… Он больно стиснул плечи Валентины. И снова он едет один, без дороги, во тьму… Куда же ты едешь, ведь ночь подступила к глазам? Ты что потерял, моя радость? — кричу я ему. А он отвечает: — Ах, если б я знал это сам… <Здесь и далее стихи Булата Окуджавы.> — Только не здесь… — тотчас угадала Валентина. — Быстренько искупайся в снегу, тебе не привыкать! Он холодненький, белый и пушистый! * * * Юлькины глаза наполнились слезами. — Запомни, Кнопка, что бы тебе там ни глючилось, — жестко отчеканил президент, но его, как всегда, подвели неподвластные согласные, — я никогда не бегаю на лыжах с женщинами! Ни при какой погоде! Потому что бегать с ними для меня примерно то же самое, что соревноваться по прыжкам в высоту с Кляксой! Тащи чай и побольше бутербродов! Я жутко, устал, вымок и хочу есть! И вообще, это последние пробежки в этом году — «ласточка с весною в сени к нам летит»! Не заметила? Она очень хотела ему верить… — Это правда? — спросила она задумчиво. — Но ты мог мне хотя бы позвонить… Я вчера вся извелась. Она была простодушна и доверчива, как трехнедельный котенок… Юля, девочка с площади Белорусского вокзала… — Правда! — хмыкнул Тарасов, глядя в свой любимый стол. — Особенно насчет чая! И насчет весны тоже… * * * Соседка тетя Ася, заглянувшая поздно вечером к Юле узнать, не включили ли у нее наконец горячую воду, нарвалась на Юлькин кашель, и он ей не понравился. — Тебе, Юлечка, нужно к врачу! Тут, говорят, совсем рядом живет замечательный доктор. Всех вылечивает. И берет недорого! Если у тебя нет денег, я одолжу. Опять небось всю зарплату на тряпки просадила! — У меня есть деньги, — вяло сказала Юлька. — А для кого мне наряжаться, тетя Ася? — Как это — для кого?! — изумилась соседка. — А этот твой-то верзила.., приезжал еще тут с тобой не раз… Ну здоровый такой!.. Ты знаешь, о ком я говорю! — Знаю, — не стала отрицать очевидное Юля. — Но у него жена, дети… — Как — жена?! — совсем растерялась старушка соседка. — Да еще и детишки… А зачем же ты, Юлечка, связалась с женатым? Знала — и все равно связалась?! — Ну вы прямо наивная, тетя Ася, как малое дитя! — сказала опытная Юлька. — Слово есть такое — «любовь»! Она вроде пыли: никогда не знаешь, откуда берется! Только тряпкой не смахнешь — и все объяснение! — Слово?! — почему-то разгневалась соседка. — Ты о словах мне тут лекций не читай! Грамотные все стали, шибко умные! Все знают, все понимают! Зато потом слезы горькие льют, и никакие слова тут уж не помогают! Даже о любви! — Ваша правда, тетя Ася, — согласилась понурая Юлька. — Слова не помогают… — И снова сильно закашлялась. — Завтра же узнаю про врача, — сказала тетя Ася. — А пока давай я тебе налеплю на ночь горчичники. |