Книга Самый бешеный роман, страница 25 – Анна Богданова

– А я про открытку! На-ка, подпиши, – и мама достала из сумки огромную открытку, на которой был изображен ярко-желтый котенок с красным бантом. – Да, и захвати фотоаппарат, бабушку щелкнем.

– Но он такой старый, в помещении ничего не получится!

– Снимем на лестничной клетке – там светло.

Мы допили шампанское, на душе стало легко, безмятежно, благостно, голова прошла, и было совершенно наплевать, что в этом платье я похожа на поросенка и что меня хотят выдать замуж за противного Власа.

Я нацарапала коротенькое поздравление, и тут задребезжал домофон. Мама сорвалась с места, заметалась, подлетела к телефону, от волнения перепутав его с домофоном. Я хохотала – мне теперь было море по колено.

– Да, Власик, открываю, Власик, – любезно проговорила она и нажала на кнопку. – Ну что ты ржешь! Выброси бутылку и запихни в рот мускат. И мне дай, бестолочь.

Через минуту в дверном проеме вырос он – тот, который двадцать лет назад целый месяц ходил за мной хвостом, ревновал к двоечникам с Крайнего Севера, раздражал своими скучными историями и плоскими анекдотами и уже тогда решил, что наша с ним личная жизнь устроена.

Сейчас, когда Влас находился в метре от меня, он показался мне каким-то другим – не таким, как в детстве, и не таким, каким я видела его совсем недавно в метро. Он был совсем чужим мне человеком – далеким-далеким от моей жизни, привязанностей. Он не знает и никогда не поймет ни моих проблем, ни переживаний, ни волнений. Он вообще никогда не будет способен понять, что меня может радовать или огорчать. Тот далекий июньский месяц, проведенный у моря, казался сном – будто его вовсе не было на самом деле.

Прошло так много времени с тех пор – целая жизнь – у него своя, у меня своя, и все это время мы прожили, не зная друг друга. Ну, может, не жизнь, а кусок жизни. Но сейчас все по-другому – не так, как тогда. Сейчас нам чуть больше тридцати, и мы переступили тот рубеж, который называется серединой жизни. Для нас уже начался тот суровый отсчет времени, который приближает людей к концу: время закрутилось быстрее – дни теперь бежали, словно часы, недели, как дни, а годы, как месяцы.

Тогда, тем южным, знойным июнем все было наоборот: мы только начали свое движение к середине жизни, конца было не видно – он спрятался где-то за поворотом, дни тянулись так долго, что, казалось, месяц на море никогда не кончится. Было как-то легко и просто – я говорила Власу все, что в голову взбредет, не нужно было задумываться о словах, поступках, действиях…

– Добрый день, Полина Петровна, – скованно поприветствовал он мою маму. – Вы, наверное, Маша?

Господи, какой глупый вопрос! Неужели с тех пор я изменилась до неузнаваемости?

– Да, я Маша. Очень приятно познакомиться, – зачем-то ляпнула я и попыталась улыбнуться самой что ни на есть приветливой улыбкой.

– Бабушка ждет в машине. Так что если вы готовы, можем ехать, – сказал он официальным тоном.

Влас сегодня был одет в костюм бутылочного цвета и… Ужас! На нем были желтые ботинки точно такого же цвета, как котенок с бабушкиной открытки! Я согласна, на мне тоже было платье безобразного розового оттенка, но я-то влезла в него по принуждению, а его никто не мог заставить надеть ботинки такого пошлого цвета!

– Машенька! – воскликнула с заднего сиденья Олимпиада Ефремовна. – Здравствуй! Какая красавица стала! Садись вперед, рядом с Власиком, а Полечка со мной, мы тут пошепчемся. Читаю все твои книги, Маш! И как у тебя это все так ловко выходит! Только зачем ты сестру главной героини убиваешь в конце?.. Это в романе «Радости лета».

– Да я все думала, что бы с ней такое сделать – она как-то нехорошо вылезала из текста. А когда она умерла, все сразу встало на свои места.

Бабушка Власа захохотала, и машина тронулась с места. Олимпиада почти не изменилась с тех пор, как мы втроем (я, Власик и моя мама) ловили ее с поезда на южной трехминутной станции. Только волосы из русых превратились в соломенно-седые. А так – все то же: заливистый смех, больные ноги, круглое лицо с узкими, хитрыми глазками.

– Манечка, подпиши-ка мне свою книгу, – и она протянула мой самый отвратительный роман – «Роковой мужчина».

Я расписалась и отдала книгу обратно.

– Мань? Ты что ж ничего не написала-то?

– Почему? Я расписалась.

– Разве так писатели книги подписывают? – удивилась она, а Влас ухмыльнулся. – Надо что-то написать – ну пожелать, что ли!

И «Роковой мужчина» снова оказался у меня на коленях.

– Пожелать? – переспросила я. – Что же вам пожелать-то такого?

– Пожелай, чтобы у меня скоро-скоро родился правнук или правнучка.

Я написала пожелание под своим автографом и вручила «Рокового мужчину» Олимпиаде Ефремовне. Она нацепила очки и прочитала вслух:

– «Желаю, чтобы вы жили долго-долго. Автор». Ну, понятно, значит, правнуки появятся не скоро, – заключила она, а Влас снова покосился на меня и ухмыльнулся.

Мы остановились у супермаркета недалеко от бабушкиного дома, купили шампанского, букет гвоздик и тронулись дальше. Мне показалось, что мы едем целую вечность, и я поняла Пульку, которая вчера жаловалась, что по Москве совершенно невозможно ездить – сплошные пробки. К тому же бабушка живет в противоположном конце города, на окраине.

С заднего сиденья слышались тонкие намеки по поводу нашей с Власом будущей совместной жизни, он, то ухмыляясь, то удивляясь, косился в мою сторону, благостное действие шампанского прошло, и голова снова разболелась. Короче, когда мы позвонили в дверь виновницы торжества, я чувствовала себя выжатым лимоном.

Однако виновница открывать не торопилась. Мы позвонили еще раз и еще – ответа не было.

– Наверное, что-то случилось, – занервничала мама и достала запасные ключи.

…Бабушка стояла в ванной в чем мать родила и поливала себя водой из кувшина.

– Мам, ты с ума, что ли, сошла?!

– Ой! Кто это тут?

– Мы, – ответила мама. – Зачем ты в день рождения в ванну полезла? Я ведь тебя неделю назад мыла!

– Да хватит ерунду-то городить! Неделю назад!

Мама с бабушкой закрылись в ванной, Влас поволок Олимпиаду в комнату, я отправилась на кухню разгружать сумки.

Минут через пятнадцать стол был накрыт, вернее, это был не стол – стола у бабушки в комнате не было вовсе, зато был стул с большой доской. Бабушка в майке и панталонах (больше она надеть ничего не пожелала) вышла наконец из ванной в сопровождении мамы.

– Манечка, детка, ты что, так вот и приехала, без головы? – обеспокоенно спросила бабушка. – Надо было хоть платочек повязать!

– Да тепло еще на улице.

– Прямо тепло! С носа потекло, не май месяц! – заворчала она и вошла в комнату. – Липочка! Сколько ж мы с тобой не виделись! А это кто? – Она уставилась на Власа.