Книга Мужчины, за которых я не вышла замуж, страница 17 – Дженис Каплан, Линн Шнернбергер

— И что же вы похитили? — живо интересуюсь я — милый обмен репликами, предваряющий более тесное знакомство.

— Я всего лишь был под подозрением, — скромно отвечает он, — но на меня повесили кражу Моне.

— Совсем как в фильме «Дело Томаса Кроуна»! — восклицает Беллини. — Как здорово! Вот это жизнь!

Я выразительно смотрю на нее, пытаясь остановить.

— Ненавижу этот фильм!

— Но Пирс Броснан в нем хорош, — простодушно отзывается Беллини. И, коснувшись пальцем щеки собеседника (надеюсь, что не будущего любовника), дерзко добавляет: — А вы очень на него похожи, между прочим.

— Мне частенько об этом говорят, — отзывается тот.

Господи, как такое возможно? Если, купив билет в оперу за триста долларов, вы оказываетесь в обществе бывшего уголовника, то вообразите, кто попадется вам на ночной вечеринке в баре «О'Мэйли»!

Я беру Беллини под руку и пытаюсь силой оттянуть ее в сторону. Этот субъект явно ей не пара.

— Давай почитаем либретто, — откровенно давлю я на нее.

— Я уже читала, — упирается Беллини.

Впрочем, ее тяга к второсортным фильмам и криминальным авторитетам не поражает воображения жертвы. Парень допивает бокал и ставит его на стойку.

— Послушайте, дамы, я рад встрече и все такое, но мне пора. Я должен кое с кем встретиться. — Он похлопывает Беллини по спине и встает с табурета. Мы наблюдаем, как он пересекает бар по направлению к пышногрудой блондинке. Усилия Беллини ничем не возблагодарены — не помог даже лифчик без бретелек.

Беллини хлопает глазами и уныло смотрит ему вслед.

— Он был такой милый!

— Он сидел в тюрьме, — напоминаю я.

— Никто не безгрешен, — вздыхает Беллини. — А он к тому же культурный.

— Еще бы! Не чужд музыки и специализируется на предметах искусства.

К счастью, свет в фойе гаснет. Это сигнал к началу спектакля.

— Пойдем, — успокаивающе говорю я. — Послушаем Моцарта.

— Ненавижу Моцарта. Терпеть не могу оперу! — ноет Беллини. — Я хочу уйти. Сегодня в «О'Мэйли» бесплатная выпивка.

Но мы так и не добираемся до бара, потому что, бредя по Бродвею, натыкаемся на мерцающую неоновую рекламу:

ЗАГАР БЕЗ СОЛНЦА

24 ЧАСА

— Ух ты! Единственное, что открыто в Огайо круглые сутки, так это травмпункт, — говорит Беллини, глядя на рекламу. И смеется. — Полагаю, быть некрасивой в Нью-Йорке — это хуже, чем сломать ногу. Маникюрша приезжает к тебе на дом едва ли не быстрее, чем «скорая помощь».

Я ухмыляюсь и делаю следующий шаг, но Беллини кричит мне в спину:

— Подожди! Взгляни: специальное предложение, только сегодня. Тридцать девять долларов. Заглянем? Это на десять долларов дешевле, чем обычно.

Чем обычно? Беллини хватает меня за руку и тащит внутрь; я замечаю, что ее кожа по сравнению с моей кажется шоколадной. Если учесть, что на дворе октябрь и уже неделю идет дождь, то легко можно понять: моя милая Беллини не из тех, кто предпочитает загорать «без солнца».

Я стою на заднем плане, пока Беллини разговаривает со служащей.

— Они примут нас сейчас же, — взволнованно сообщает она, возвращаясь, как будто попасть в салон искусственного загара в девять часов вечера так же трудно, как и сфотографировать Мэри-Кейт Ольсен за обедом.

— Хорошо, — со вздохом отвечаю я. — И во что ты меня втянула?

— Тебя обработают шикарным лосьоном. Ты будешь сиять, как лабрадор. Всего пятнадцать минут, а эффект сохраняется неделю. Ну, пять дней! — Беллини мнется. — Но уж за два дня я ручаюсь.

— Отлично. Чего мне больше всего хочется, так это сногсшибательно выглядеть, особенно сегодня, когда я буду спать одна, — говорю я, соглашаясь на ее предложение. Вы можете подумать, что после нашего похода в оперу я стала осторожней относиться к идеям Беллини? Ничего подобного. Пусть моя кожа приобретет хоть оранжевый оттенок, все равно ни один мужчина больше не увидит меня обнаженной.

Беллини исчезает за дверью, указывая мне на соседнюю кабинку:

— Приготовься!

Я нерешительно вхожу в комнату, выложенную белым кафелем, с яркой лампой на потолке.

На крючке висит легонький халатик и что-то вроде эластичной ленты. Я подношу ее к свету и рассматриваю со всех сторон, пытаясь понять, каким образом надевается эта штуковина, состоящая из крошечного бумажного треугольничка спереди и узенькой тесемки сзади. Или наоборот. Я никогда не носила «танга» и теперь понимаю почему. Каким бы образом это ни надевалось, чувствовать себя я буду странно.

Я снимаю платье и изо всех сил стараюсь повесить его поаккуратнее, а потом вступаю в борьбу с непонятными трусиками. Осторожно переступив ногой, я натягиваю эластичную ленту и обнаруживаю, что бумажный треугольник, призванный щадить мою стыдливость, каким-то образом оказался на моем левом бедре. Очень предусмотрительно. Я всегда немного стеснялась своего целлюлита, но мне кажется, что этот лоскуток должен прикрывать несколько иное место.

Стянув с себя загадочное облачение, я пытаюсь распутать перекрутившиеся тесемочки, когда мой специалист стучит в дверь и входит, не дожидаясь позволения. Должно быть, она проходила курс обучения у моего гинеколога — у него такая же привычка.

Она широко улыбается. Высокая, даже величественная женщина, с изумительным цветом кожи. Или она родом с Ямайки, или же это просто ходячая реклама фирмы.

— Меня зовут Дениза. Вы готовы? — спрашивает она, берет загадочные трусики, придает им нужный вид и вручает мне, затем критически оглядывает свое творение и слегка поправляет их. — Вы ведь не хотите, чтобы загар лег неровно? — говорит Дениза, как будто мне предстоит выставить свой незагоревший лобок на всеобщее обозрение.

Она приносит из коридора тяжелую металлическую емкость с насадкой. Надеюсь, там не пестициды. Судя по всему, емкость наполнена каким-то сильнодействующим средством, потому что Дениза надевает респиратор, закрывая нос и рот. По крайней мере одна из нас надежно защищена. Она не решается даже понюхать то, чем будет поливать мое лицо и тело. У меня не будет рака кожи от лежания на солнце. Но зато может вырасти третий глаз.

— Какой цвет вам бы хотелось? — спрашивает Дениза, возясь с насадкой.

— Что-то вроде вашего, — отвечаю я, любуясь ее гладкой, без малейшего изъяна, кожей.

— Мне кажется, шоколадно-коричневый будет для вас темноват, — тактично возражает она. — Я бы посоветовала беж.

Забавно, но именно этот оттенок посоветовал нам маляр для моей гостиной. Неужели при взгляде на меня в голову не может прийти светло-зеленый?

Дениза дает последние наставления, и прежде чем я успеваю их осознать, уже стою перед ней, и на мне нет ничего, кроме крошечных трусиков, которые вдобавок съезжают. Ноги широко расставлены, руки вытянуты в стороны — я чувствую себя преступницей в ожидании личного досмотра. Трудно представить, что я на это согласилась, — ведь здесь даже нет полицейского с пистолетом, приставленным к моей голове. Простите, офицер, мое преступление состоит лишь в том, что у меня слишком бледная кожа.