Книга Лючия, Лючия, страница 59 – Адриана Триджиани

Когда до свадьбы остается несколько дней, я вдруг понимаю, что начала вставать все раньше и раньше по утрам (сегодня я проснулась в три часа) и не могу заснуть снова. Я лежу в постели и размышляю о Джоне.

Сегодня я прокручиваю в голове эпизод, который произошел в июле. Я сидела в машине с Джоном, он вез меня домой после работы. Я приглашала его зайти к нам, но он не мог, потому что у него была назначена какая-то встреча. Я уже было собралась выйти из машины, но он, улыбаясь, спросил: «Чековая книжка с тобой?» Я достала свою расчетную книжку и выписала чек на имя Джона Тальбота. Потом согнула его и аккуратно оторвала от книжки. «Это все что у меня есть, дорогой», — сказала я. Он взял чек, даже не заглянув в него, сложил в несколько раз и сунул в нагрудный карман своего пиджака. «Немного, малышка, но это все, что у тебя есть», — весело сказал он, а потом поцеловал меня. Я понимаю, что это была всего лишь шутка, но для меня эти слова были словно пощечина.

— Лючия! — зовет снизу мама.

— Да, мам?

— Ты можешь заскочить в «Гросерию» по дороге на работу?

Я беру свою сумку. Внизу мама подготовила бумаги.

— Передай это папе и скажи ему, чтобы внимательно перепроверил каждую цифру. Поставщик прислал список блюд, которые будут на праздничном ужине. Как Делмарр, красивое платье сшил?

— Элегантное, мама. Сколько у нас приглашений?

— Около трехсот, — говорит мама. — Куда им отправлять подарки?

— В Хантингтон.

— Как продвигается строительство?

— Я не видела, мама. Джон хочет сделать мне сюрприз. Мы проведем там нашу первую ночь.

— Так и должно быть, — с гордостью говорит мама.

Слава богу, она никогда не заговаривала о брачной ночи. В противном случае у меня на душе было бы уже два греха: смертельный (прелюбодеяние) и простительный (обман).

Когда я прихожу в «Гросерию», папа, словно скульптуру, устанавливает на высокую тумбу большую головку пармезана.

— О, интересный ход, — говорю я.

— А ты как думала, откуда у тебя талант? — улыбается он.

— Ты уже взял смокинг на прокат?

— Нет.

Он идет к кассе, я следом за ним.

— Ребята уже позаботились о костюмах. По крайней мере, ты бы мог…

— Подвести к алтарю и выдать замуж самую красивую девушку Гринвича.

Пока он выкладывает в кассу мелочь, заверяет меня:

— Я знаю, что мне предстоит сделать. Твоя мама талдычит мне об этом каждый вечер. Ей хочется, чтобы свадьба была лучшей из всех, что когда-либо устраивалась в городе. В конце концов, хотя бы у одного ее ребенка будет такая свадьба, какие принято проводить у итальянцев. Ты же знаешь этих барезцев, они любят, когда все безупречно, гонятся за блеском.

— Папа?

— Да?

— Я хочу, чтобы ты перестал давать мне деньги, когда я выйду замуж Достаточно с тебя и приема, который ты оплачиваешь. Хорошо?

— Зачем ты так говоришь?

— Мне хочется, чтобы вы с мамой больше заботились о самих себе, чтобы вы не уставали.

Он закрывает кассу, обходит прилавок и целует меня в макушку:

— Конечно, конечно.

— Я не шучу, — решительно говорю я.

— Отправляйся на работу, — велит он, заканчивая выкладывать один ящик помидоров и открывая следующий.

Я иду в другой конец магазина и прощаюсь с Анджело, который подкладывает лед в витрину со свежей рыбой.

Я успеваю пройти полквартала, когда Анджело нагоняет меня, окликая по имени:

— Лючия, вернись! Папе плохо!

Когда я бегом возвращаюсь в «Гросерию», папа сидит на стуле. Роберто протягивает ему стакан воды.

— Папа, прошу тебя, пей, — умоляет Роберто.

— Пусти меня.

Я поднимаю папину голову и смотрю в его глаза:

— Тебе нужно в больницу.

— В больницу? Чушь! — говорит он.

— Нет, ты поедешь. Немедленно, — приказываю я.

У папы ужасный цвет лица. Так плохо он выглядел только когда потерял сознание в Италии.

— Со мной все в порядке.

— Надеюсь, но такого не должно повторяться.

Роберто подгоняет грузовик, пока мы с Анджело сидим с папой.

— Только не надо устраивать из этого трагедию, — просит папа.

— Папа, если с тобой что-то случится, я умру, — встав перед ним на колени и обнимая его за ноги, говорю я.

Самое скверное в том, когда звонишь домой и сообщаешь плохую новость, — то, что мама бросает трубку, и ты не можешь знать, поняла ли она сказанное, а если поняла, то все ли с ней в порядке или она потеряла сознание. Когда я рассказываю ей, что папа в госпитале святого Винсента, она было дает отбой, но потом вдруг отвечает. Она не удивлена, потому что за завтраком, когда она сказала папе, что он очень бледный, он только махнул рукой.

К тому времени, как мама добралась до больницы, она совершенно успокоилась.

— Антонио, тебе нужно поберечься. — Она подходит к его кровати и берет его за руку.

Доктор Бобби Гольдштейн — кардиолог — входит в палату. Он худой и очень молодой, у него доброе лицо.

— Мистер Сартори, я ваш постоянный покупатель.

Папа сияет.

— Ваша ветчина самая лучшая в Нью-Йорке.

— Вылечите моего мужа, и вы будете обеспечены ею до конца жизни, — обещает мама.

— Моя жена готова раздарить весь магазин, — сжимая мамину руку, пытается шутить папа. — Потом он серьезно смотрит на доктора: — Скажите, что это было?

— Хорошая новость в том, что это был не инфаркт, — говорит доктор Гольдштейн.

— А плохая новость?

— Мы не вполне уверены, что на самом деле с вами произошло.

Анджело поясняет:

— Доктор, папа поднимал ящик с помидорами, когда это случилось. Может в этом причина?

— Не исключено, — улыбается доктор. — Через некоторое время мы проведем еще кое-какие обследования.

— Что может сделать папа, чтобы подобного не повторилось? — спрашиваю я.

— Не поднимать тяжести. Поменьше беспокоиться. И соблюдать диету…

— Да, знаю-знаю: отказаться от сливочного масла, яиц и спиртного.

— Вы курите?

— Одну сигарету за ужином. Только и всего. Днем я не курю.

— Если бы с вами все было в порядке, я бы мог утверждать, что одна сигарета вам не повредит. Но в данных обстоятельствах вам следует отказаться и от нее.

— Я выброшу все эти сигареты! — горячится мама.