Книга Все может быть, страница 83 – Джейн Грин

— Либби! — Ник встает, обнимает меня и целует в щеку.

Мы идем по улице, и он как бы невзначай держит руку на моем плече. Наверное, мне должно быть неловко, но в этом нет ничего интимного, ничего сексуального — просто дружеские объятия. Я смеюсь и тоже обнимаю его — за талию. Мы прижимаемся друг к другу, и я тут же вспоминаю четкие контуры его тела, представляю, как он выглядит обнаженным.

Но потом одергиваю себя — как-никак теперь принадлежу другому — и слегка отстраняюсь от него. Он убирает руку.

— Ну давай быстрей! — подгоняет он меня, вышагивая рядом. — Если бы я знал, что ты ползешь, как улитка, никогда бы не пошел с тобой гулять.

— Мы не можем пойти гулять, — в ужасе говорю я. — Уже пора обедать, а я еще не завтракала. Я умираю с голоду.

— Хорошо. Пойдем пообедаем.

— Отлично!

Мы смеемся и поднимаемся на холм Дауншир.

— Какая красота — говорю я, когда мы проходим половину пути и останавливаемся, чтобы заглянуть в окна маленького покрытого известью домика.

— Да, — соглашается Ник, — это мое самое любимое место в Лондоне. Если бы у меня были деньги, я бы обязательно купил здесь дом.

— Деньги? — Я в ужасе смотрю на него. — Но, Ник, ты что, забыл? Тебе же не нужны деньги. Если я правильно припоминаю, ты все хотел отдать партии лейбористов!

— Да, — он глубокомысленно кивает, — да, правда. Когда-то я пообещал отдать весь свой выигрыш в лотерею партии лейбористов, но, разумеется, пару миллионов я оставлю себе.

— Ты передумал!

— Да. Ты все время говоришь, что на самом деле я — девчонка, а женщины всегда меняют свое мнение.

Я смеюсь.

— Может, ты голубой?

— Ни за что! — громко восклицает он, подражая Уинстону Черчиллю. — Вокруг столько прекрасных женщин! — Он улыбается и пытается ущипнуть меня за попу.

Я визжу, заливаюсь смехом и убегаю.

— Подожди, подожди! — кричит он.

Я останавливаюсь, и он вприпрыжку направляется ко мне.

— Прошу прощения, моя леди, за то, что нанес вам оскорбление, ущипнув за попу.

— Вы прощены, — отвечаю я, — но чтобы больше этого не повторялось.

И тут вспышкой проносится воспоминание: Ник целует мне грудь, спускается ниже, к животу, по мне проходит дрожь… Я в шоке от того, что все еще не могу забыть об этом, что при одном взгляде на него внутри у меня словно бушует пламя. Встряхиваю головой, отгоняя видение, но Ник здесь, со мной, и воспоминания не уходят, а просто тускнеют. Однако я снова начинаю чувствовать себя в безопасности.

Мы проходим мимо полицейского участка, кафе и мебельного магазина на углу. Я останавливаюсь у витрины и тащу Ника за собой.

— Красота, — вздыхаю я, — давай зайдем, посмотрим?

— Да. Зайдем и посмотрим на все те вещи, которые никогда не сможем купить. — Тут его лицо меняется. — То есть я не смогу. Извини, я все время забываю, что ты теперь можешь хоть весь магазин купить. Тысячу таких магазинов.

— Пока нет. Пойдем. — Я тяну его за руку. — Просто посмотрим.

Я с восторгом рассматриваю мебель в этническом стиле, но цены меня ужасают.

— Девятьсот семьдесят фунтов за индийский кофейный столик? — очень громко произносит Ник, глядя на ценник.

— Шшш, тише! — шепчу я.

Продавец во все глаза смотрит на нас. Только мы собираемся уйти, как Ник говорит на весь магазин:

— Знаешь, Саймон купил точно такой же столик в Индии всего за три фунта. И то ему показалось, что это слишком дорого.

— Ты неисправим, — смеюсь я, когда мы выходим на улицу.

— Но правда, — настаивает он, — там же невозможные цены. И, скорее всего, они действительно покупают эту мебель в Индии за бесценок. Подумай об индийских бедняках, которые работают не покладая рук и днем и ночью и думают, что выгодно продали свои поделки за пятерку.

— Хмм, — я понимаю, что он прав, — опять оседлал своего конька? Я хочу знать: если ты собираешься говорить о политике…

— Не-а, — отвечает он. — Погода слишком хорошая, чтобы занудствовать. Давай лучше погуляем.

Мы поднимаемся дальше на холм и мило болтаем о том о сем. Тут я вспоминаю, как он не хотел говорить о своей книге тогда вечером, как загадочно улыбался, и спрашиваю его об этом.

— Не скажу, — он качает головой. — Это секрет.

— Ну пожа-а-а-а-алуйста! — умоляю я, с надеждой глядя на него. — Я никому не расскажу.

— Нет.

— Тогда давай я открою тебе свой секрет.

Он оживляется.

— То есть ты поделишься своим секретом со мной, а я — с тобой? — Он останавливается и смотрит на меня.

Похоже, я его заинтриговала.

— Хорошо, давай договоримся так. Ты расскажешь мне свой секрет, и, если я решу, что это настоящий секрет, тогда открою тебе свой. Идет?

— Идет.

Я стою и отчаянно пытаюсь вспомнить какой-нибудь свой секрет, но ничего не приходит в голову. Конечно, можно сказать об ужасном сексе с Эдом, но вряд ли стоит это делать. К тому же это было бы несправедливо по отношению к Эду. И вообще, разве это секрет? Кажется, у меня совсем нет секретов. И тут кое-что приходит мне в голову.

— У меня есть один секрет, но обещай, что никому не скажешь.

— Обещаю.

— Это очень глупо.

— Либби! А ты говори, и все.

— Хорошо. Когда я еду на машине, разговариваю сама с собой.

— Ну и что? Все так делают.

— Но я разговариваю с американским акцентом.

— Ты шутишь!

Я отрицательно качаю головой.

— Покажи.

Я снова качаю головой.

— Ну давай, пожалуйста, хоть немножко! О чем ты с собой разговариваешь?

С очень большой неохотой я останавливаюсь посреди Хэмпстед-стрит и с сильным американским акцентом произношу:

— Ну, как вечеринка? О да, это было прикольно!

Ник падает от смеха.

— Невероятно, — хохочет он.

Я тоже начинаю смеяться.

— У тебя и вправду не все в порядке с головой.

— Нет! Ты же сам сказал, что все так делают!

— Но не с американским акцентом! Давай, покажи еще. — Он вытирает слезы.

Я показываю еще, и вскоре нам уже надо хвататься друг за друга, чтобы не упасть от смеха. Я держусь за живот, потому что мне уже больно смеяться. Когда я прихожу в себя, то говорю:

— Теперь твоя очередь. Рассказывай мне о книге.

— Не выйдет. Твой секрет совсем не серьезный.