Книга Как бы нам расстаться, страница 30 – Кэрен Бришо

— Я знаю. Но попробуй скажи это маме.

— Она просто нервничает.

— Нет, — сказала я, вновь принимаясь идти. — Она чувствует себя виноватой.

— Может быть, она попыталась сделать так, чтобы всем было хорошо, а вышло так, что всем плохо.

Ее злость нанесла мне удар ниже пояса. Мама винила меня в том, что станет толстой, пузатой и беременной. Сама заварила кашу, а теперь все валит на других.

— Почему ты ее защищаешь? — спросила я его.

Он остановился.

— Я ее не защищаю. Просто ты все равно ничего с этим не сделаешь. Я имею в виду ребенка. Что толку заводиться из-за того, что она сказала?

Я свирепо посмотрела на него.

— Я не об этом.

— Да? — Он ковырял каблуком гравий.

Мы стояли рядом с железнодорожным переездом. Было тихо. И когда вдруг шлагбаум опустился, перегородив дорогу, когда зазвенели колокольчики и загорелись огни, я вскрикнула.

— Нельзя же переживать по каждому поводу, — сказал Джонз.

И встал в середине железнодорожной колеи.

У меня отвисла челюсть. Я слышала стук колес поезда, перекрывавший звуковые сигналы и колокольчики.

— Не будь идиотом, — завопила я.

— Суть в том, чтобы не реагировать на вещи, которые все равно не исправишь, — сказал Джона. — На вещи, которые тебя нервируют.

— Уходи с путей! — Но он не обращал на меня внимания, поэтому я пролезла под шлагбаум и схватила его за руку. — Пошли отсюда!

Он потянул назад. Он был сильнее. И смог остаться там, где решил стоять.

— Джона, — стала просить я, — ну пожалуйста!

Но меня все равно никто не услышал бы за шумом идущего поезда. А особенно тот, кто должен был услышать, потому что он стоял с закрытыми глазами, расставив руки над рельсами. Иисус на переезде, ждущий, что его собьет миллион тонн несущегося железа.

Я схватила его за протянутую руку и дернула. Сильно. Засмеявшись, он дал себя утащить, повалившись на меня как раз в тот момент, когда поезд влетел на переезд.

— Ты все еще переживаешь? — спросил он.

— Ты сукин сын, — крикнула я, перекрывая бешеный стук колес.

— Значит, помогло, — сказал он.

Суть в том, чтобы не реагировать. Это помогает. Безразличие дешевле, чем роль жертвенной овцы перед паровозом.

Мы с Диленом стоим перед закусочной «Кентуккские жареные цыплята». Мы здесь уже были. Это конец нашего последнего круга. Змея проглотила свой хвост. Звонит мой сотовый.

— Помоги мне, — говорит Джина мне в ухо.

— Где ты, черт тебя подери? — спрашиваю я.

— Меня забрали копы, — говорит Джина. — Можешь ты взять меня отсюда под залог?

Дилен старается вырвать у меня телефон. Я отворачиваюсь, закрывая от него трубку своим телом. Мелькают тени мамы и папы.

— Где ты?

— В полиции, — отвечает Джина. — Меня забрали. Решили, что я… хочу подцепить клиента.

— Где ты? — спрашиваю я опять.

Джина отвечает кому-то, а потом продолжает:

— Меня забрали копы, — повторяет она и, могу поклясться, плачет. Моя твердая как сталь шестнадцатилетняя беременная сестра-воровка плачет в полицейском участке.

Я убираю из голоса напряжение, и он звучит немного ниже.

— Ладно, — говорю я ей. — Я приеду и заберу тебя. Но мне нужно знать, где ты.

— Я не знаю, — завывает она.

Закрыв глаза, я, чтобы не потерять терпения, делаю глубокий вдох и отражаю новую попытку Дилена завладеть телефоном.

— Как далеко ты уехала, когда сбежала от нас? — спрашиваю я, подходя к делу с другой стороны.

— Не знаю. Наверное, на несколько миль.

— Хорошо, — говорю я. — Наверное, я знаю, где ты. Я — мы, — мы приедем как можно скорее. — И я отдаю телефон Дилену.

И пока двое юных любовников облегчают друг другу душевные тяготы, я осознаю, насколько счастлива, что хоть эта проблема свалилась с моих плеч.

— Значит, помогло, — сказал Джонз. Мы держались за руки, а поезд проносился мимо нас, извергая вопли гудков, и мы тоже вопили и смеялись, и я больше не думала о том, что мама во всем винит меня, потому что мы оба были живы и кровь билась в наших венах.

— Эй! Что вы здесь делаете, ребята?

Мы обернулись и оказались в лучах фар, направленных на нас полицейским. Свет приближался. Мы опять принялись смеяться.

Полицейский вылез из машины и, оказавшись между нами и световым пятном, отбросил на нас тень, двигаясь к нам и затыкая за пояс свою полицейскую дубинку. Он посветил фонариком Джоне в лицо.

— Ха. Очередной Лиакос. Хочешь поскорее расстаться с жизнью? Может быть, это было бы неплохо.

По мере того как от вздоха опускалась моя грудь, улыбка Джоны тоже все опускалась и таяла. Луч полицейского фонарика перескочил на меня и ударил мне в глаза:

— А ты кто такая?

— Он просто провожал меня домой, — сказала я. — Мы ничего не делали. — Я постаралась выдать как можно больше сведений, чтобы на нас не ругались.

— Как мило. А где же твой дом?

Я назвала ему адрес.

— Что же, садись в машину, и я отвезу тебя туда. А ты, — и он посветил фонариком на Джону, — ты поскорее уноси отсюда свой зад, пока я не забрал тебя за нарушение правил.

Кажется, я забыла упомянуть, что Хоув — это один из таких вызывающих… скажем, раздражение городишек, где подростков держат под замком после девяти часов вечера. Им удобно, чтобы вы сидели дома и не выходили. А вдруг в десять часов вечера вы совершите что-то предосудительное?

Но, конечно, чтобы запереть вас под замок, вас надо сначала поймать.

Я залезла на заднее сиденье патрульной машины и смотрела, как Джона становится все меньше и меньше по мере того, как мы удалялись.

— Ты должна радоваться, что я не забрал вас обоих, — сказал полицейский, глядя в зеркало заднего вида.

— Пусть скажет спасибо, что я не посадил ее в «обезьянник», — говорит мне офицер О'Рейли, когда я наконец нахожу нужный полицейский участок. — Она сказала, что это недоразумение. — Он ни на секунду не верит этому, но его тронули слезы Джины. Равно как и Дилена, прижимающего к себе мою сестру, рыдающую у него на плече.

— Ее забрали за приставание на улице, — продолжает О'Рейли.

Я представляю себе, как некто сует мне в руки какой-нибудь рекламный листок или афишку. Потом я понимаю, что он имеет в виду. Вспоминаю, что сказала мне Джина по телефону. О! ТАКОЕ приставание… Хм. Я поднимаю брови и смотрю на Джину.