Онлайн книга «Тревоги Тиффани Тротт»
|
13. Можно спать поперек кровати. 14. Можно влюбляться. 15. Быть одинокой – это модно. – Ты права, быть одинокой, да к тому же женщиной, – это шикарно, – сказала мне Фрэнсис утром по телефону. – Это круто. Я рада, что ты разделяешь мою точку зрения, Тиффани. Свадьба – это вчерашний день, мы – Одинокие Охотницы. Все в наших руках. – Я думала, что мы – Обеспеченные Одиночки без детей. Или как там еще? Обеспеченные Одиночки, незамужние, с собственным жильем. Или, вернее, Окончательные Одиночки, без любовника, абсолютно безнадежные. – Ну нет, мы Одинокие Охотницы, – повторила Фрэнсис. – Ничего нет в нас безнадежного. Нам даже не нужен Тонто, [83] потому что мы яркие, независимые, счастливые, успешные женщины, у которых все есть. – Все, кроме мужа и детей. – Да, но нам не нужны муж и дети, Тиффани. Мы – поколение женщин, которые могут либо принять, либо отвергнуть все это. Которые и без того самодостаточны. И лучше уверенная в себе одиночка, чем унылая разведенка. – Да, правда, – сказал я. – Так уж мы устроены, чтобы оставаться незамужними. – Точно. – Я имею в виду, лучше тоскливая одинокая жизнь, чем несчастливое замужество. – Ну… да, – неуверенно согласилась Фрэнсис. – Лучше самоубийственное одиночество, чем унылый развод. – Ну… конечно, – ответила она, поколебавшись. Разговор прервался. Надолго. А потом Фрэнсис сказала: – Вообще мужчины такие зануды. – Да, – отозвалась я. – Совершенные и абсолютные зануды. Все без исключения. – Ну да, Фрэнсис. – Я хочу сказать, Тиффани, брак не что иное, как пускание пыли в глаза. – Чистая правда. А знаешь, Фрэнсис, ведь Шэрон Стоун вышла замуж только в тридцать девять. – Неужели? – А Дженни Агуттер в тридцать восемь. – Правда? Ну что ж, могу сказать, это вдохновляет. Ну ладно, увидимся на Рождество, в следующий понедельник, в семь вечера, хорошо? – Увидимся, – ответила я. Вечеринки у Фрэнсис всегда приятные, хотя почти все ее друзья-юристы, честно говоря, жутко скучные типы. Всегда-то они говорят об этом своем праве. Как ни пытаешься перевести их на какую-нибудь нейтральную тему, вроде цен на помидоры, все равно оказываешься по уши погруженной во всякие там Европейские директивы и законодательство Европейского союза о сельском хозяйстве и выслушиваешь подробности о делах в Европейском суде по правам человека, рассматривающих нарушение условий труда итальянских рабочих. Если честно, это такое занудство! По крайней мере, там будет Кит, подумала я, и Лиззи тоже. Мартин вряд ли придет. Не помню, чтобы он когда-нибудь бывал у Фрэнсис. Они с Китом продолжают ездить на свои сборища. Может быть, даже вместе бьют в барабаны. Или ломают мебель. А может, предложили друг другу добровольный телесный контакт. Однако мне пора сосредоточиться на детях. В субботу утром Салли впервые пойдет на занятия по дородовой подготовке. В Хайбери. Я сказала ей, что не против ходить в ближайшую к ней группу в Челси, но она ответила, что ей неудобно заставлять меня ездить так далеко. – Да и не только поэтому, Тиффани, – сказала она мне по телефону. – Я не хочу заниматься в этой группе. – Почему? – Потому что, когда я пришла на вводное занятие, просто чтобы посмотреть, как там, ко мне не очень-то хорошо отнеслись. – В каком смысле не очень хорошо? – спросила я. – Как вообще кто-то может не очень хорошо к тебе относиться? – Подожди, Тиффани, секунду, у меня Вашингтон на другой линии… извини, так о чем я говорила? Ах да, пара муженьков, да и их жены тоже, но особенно мужья – отнеслись ко мне недоброжелательно. Они пялились на мою левую руку и говорили всякое такое вроде: «Видимо, ваш муж слишком занят, поэтому не пришел с вами сегодня… весь в делах, да? Застрял в Сити?» А когда я сказала, что у меня нет мужа, их это, кажется, ошарашило. А когда я добавила, что у меня даже партнера нет, они посмотрели на меня так, как будто я детоубийца. А потом жирный парень, который работает в «Морган Гренфелл» заявил, что, по его мнению, это «совершеннейший позор». Когда я спросила, в чем же заключается позор, он сказал: «Родить ублюдка». – Какая гнусность! – возмутилась я. – Да, – ответила она. – Нет слов. Поэтому я и ушла. А все остальные группы в моем районе уже заполнены. Но я нашла одну, мне понравилось, что она в северном районе, – так и тебе будет легче. Честно говоря, Салли была права. – Я узнала мою ОДР, – радостно добавила она. – Что такое ОДР? – Ожидаемая дата родов. Это будет первое мая. – День Труда, – сказала я. В субботу я встретилась с Салли в доме на Рональдз-роуд, недалеко от того места, где она жила до переезда в Челси. Салли очень радуется своей беременности – относится к ней с большим энтузиазмом. Но что забавно: прошло уже восемнадцать недель, а по ней ничего не заметно. – А ты уверена, что беременна? – спросила я, когда мы стояли в десять утра перед высоким викторианским зданием. – Абсолютно уверена, – ответила она со счастливым видом, поглаживая себя по животику, который был таким же ровным, как поле голландских тюльпанов, да еще и утянут джинсами десятого размера. – Я еще раз прошла сканирование на прошлой неделе, – сказала она. – И угадай, что мне сказали? – Что? – Будет девочка! – Что ж, это замечательно. Как ты и хочешь. – Действительно, я так и хочу. Я очень хочу дочку. Говорят, с мальчишками много хлопот, а с маленькой девочкой одинокой маме будет легче управиться. – Как ты ее назовешь? – Еще не знаю. Может быть, Летиция. Или Лидия. Или Лаура. – Что-то все на «Л». Как насчет Лоуис? Или Лайкры? Тут дверь открылась. Крупная седовласая женщина в просторной вязаной кофте неопределенного желтоватого оттенка блаженно нам улыбалась. Я уставилась на ее ноги – она была в сандалиях. В декабре! – Здра-а-а-авствуйте, – сказала она. – Я Джесси. Пожалуйста, входите, на улице холодно. – Салли Петерс, – представилась Салли, протягивая ей руку. – А это моя подруга Тиффани Тротт. Внутри было уже с десяток беременных со своими партнерами, все они сидели на больших круглых подушках в просторной гостиной. Олицетворение великого материнства, подумала я, оглядывая их грузные фигуры. Все они потягивали травяной чай и болтали о своих детях и животах. |