Онлайн книга «Все или ничего»
|
Тут он перехватил взгляды, которыми опять обменялись Ирина и Андрей. — А ты, Галибин, что тут потерял? Иди к своим! Мы рапиристы — ты саблист. У нас свои проблемы — у вас свои. И нечего мне тут дисциплину подрывать! — А я что? А я ничего! — сделал невинное лицо Андрей. — Вижу, как ты «ничего»! — вспылил Самохин. — Глазками так и зыркаешь на наших девочек! Особенно… гм… на одну из них. Тоже мне, Дон Жуан ху… то есть Дон Хуан жуевый. — Еще был Дон Гуан, — подсказал Андрей. — Этот какой: буевый, что ли? А Дон Кихот — тот, наверное, вообще киевый мужик! — Тьфу ты! «Черт бы ее подрал, эту молодежь, — было написано на лице наставника. — Ради них из кожи лезешь, а они… С меня, страдальца, семь потов сходит, а эти… эти…» Тренер стащил с головы бейсболку и действительно стал той же кепкой вытирать свой гладкий череп. Можно было подумать, что на лысине и впрямь выступили сразу семь потов… — Сестра! Пот утрите больной! — Да-да, сию секунду, доктор. И опять вклинился мужской бархатный голос, который Ирина уже где-то слышала. Только где?.. Сейчас он был просящим: — Доктор, а можно… я сам… утру? — У вас благородное сердце, Владимир Павлович, — отвечал доктор. — Можно, конечно, если вы не брезгливы… Раз уж считаете себя виновником… — Спасибо. Кто-то прикасается к моему лицу. Вот — мне откинули волосы со лба. Руки теплые… Не такие, как у Андрея… У того всегда горячие, как будто раскаленные. Пальцы Андрея обжигают. Эти — успокаивают. Как мне сейчас не хватает ожога… Ведь я — овен, огненное существо… — А… эй… — Она постоянно кого-то зовет… Почему никто к ней не пришел? У нее что, нет родственников? — Мы навели справки, Владимир Павлович. Есть мать и отчим. Но они далеко, в Красноярске. — А… муж? — Она не замужем. Спортсменка. Им не до семьи. Явственный вздох облегчения. И новый вопрос: — Тогда… вы позволите?.. Я буду ее навещать. — Для вас, господин Львов, все, что угодно! Распоряжусь, чтобы выписали постоянный пропуск. Только, надеюсь, перебарщивать в своем милосердии не станете? — То есть? — Не выразите желания, скажем, утки за ней выносить? Для такой работы у нас есть санитарки. — Утки… ох… я и не подумал, что она до такой степени беспомощна… Боже мой! — Ну как, не передумали? Выписывать пропуск? — Непременно! — Это было сказано поспешно и с жаром. — Конечно, выписывать, сегодня же! Если понадобится, я могу и утки. — Вы просто не представляете себе… — Представляю. Мне, к несчастью, уже пришлось в жизни столкнуться с тяжелой болезнью… Этот диалог хоть и медленно, но все же дошел до сознания пострадавшей. Совершив неимоверное волевое усилие, Ирина заставила себя приподнять веки: для Овнов ничто не может быть хуже неопределенности. Что это за доброхот такой объявился, пожелавший навещать ее и заменить ей и родственников, и мужа? Рыжая глина с ростками молодой зелени… Ах да, это чьи-то глаза. Карие глаза с зелеными крапинками. Но они принадлежат не Андрею… С этой горькой мыслью она опять провалилась в небытие. …А там, в далеком невозвратном вчера, все было иначе. Едва смолкли нотации Самохина о необходимости строгого воздержания, как Андрей с Ириной с хохотом выскочили на улицу. Оседлав вдвоем «хонду» по имени Мотя, они с ветерком помчались на окраину, в Перово. Там у Иры была однокомнатная квартира, выделенная ей Госкомспортом после интернатских выпускных экзаменов. Уже тогда не вызывало сомнений, что рапиристка Первенцева, мастер спорта международного класса, сумеет постоять за честь страны в соревнованиях любого ранга. И ее решено было оставить в Москве. Жилье Ирина получила на улице, носившей имя Сергея Лазо. Скучноватый, аскетичный район, и улица без особых красот и достопримечательностей, однако название Ире нравилось. Лазо был полководцем, революционером и партизаном, а она любила все, что связано с борьбой, боями, бурными переворотами и человеческой отвагой. — Тебе что, большевики нравятся? — подтрунивал Андрей. — Так обожаешь своего Лазо, как будто он трехкратный чемпион Олимпийских игр! — Ты не понимаешь! — сердилась она. — При чем тут политика? Это просто был красивый и бесстрашный человек! Знаешь хоть, как он погиб? — Ну? — Японцы сожгли его в паровозной топке. — О-хо-хо, как романтично! — А что, нет, скажешь? Умереть в огне… — Все равно что испечься в духовке. Как гусь с яблоками. — Фу, пошляк. — Не спорю. Но ты меня все равно поцелуешь, правда? — Ладно уж… Вчера они, едва успев ворваться в квартиру, обнявшись, бросились к дивану — тратить избыток своей энергии не на подготовку к чемпионату Европы, а на то занятие, которого требовало взаимное притяжение их молодых организмов. Бедный Константин Иннокентьевич, видел бы он это буйство! Какое уж тут воздержание… Ирина даже мотоциклетный шлем не успела снять, и Андрей, срывая с нее одежду, постанывал восхищенно: — Инопланетянка моя… Откуда ты? С Сатурна? — Вот еще! — смеялась она в ответ. — Я марсианка! — Почему именно марсианка? — Люблю повоевать. А Марс — бог войны. — Это который в золотом шлеме? — Да! — Совсем как ты! — Да! Только я — в оранжевом. — А меня ты любишь? — Да! Гибкие, спортивные тела… Легкость и подвижность людей, привыкших к поединкам… Они увертывались друг от друга и настигали друг друга, точно противники на фехтовальной дорожке. Не хватало только арбитров. Да и зачем они, когда в любовном поединке нет ни победителя, ни побежденного? Оба участника выигрывают… если, конечно, понимают один другого. А между Андреем и Ириной взаимопонимание было полным. По крайней мере, в этом виде спорта, противником которого был тренер Константин Иннокентьевич Самохин… Первый, самый бурный раунд завершился боевой ничьей: — Как тебе? — Здорово! А тебе? — Выше крыши! — А моя крыша — поехала. Как от вина. |