Онлайн книга «Я и Софи Лорен»
|
Я кинулся к донецкой делегации. И по копейке начинаю собирать рубли. Они дают не мне – дают Донецку. Чтобы выставить Донецк в приличном свете, что Донецк – не вор, Донецк – не жулик и не прет стаканов почем зря, прямо из-под губ Софи Лорен. Тогда же все мы были патриоты, и улыбаться здесь над этим неуместно… Перевручаю я Чижарину – и что же?! А он не хочет. Он, товарищи, не хочет! Он говорит: ему – сто пятьдесят! – Так вы же умоляли половину?! – А инфляция? – Так сегодня ж утром!.. – Так то же утром, а сегодня уже день! Тогда инфляция скакала не дай бог, и за ней уже не поспевали. Но такую, что загнул Чижарин, – это слишком! Я, конечно, тут же и сорвался: – Держите свою черную душу в рамках приличия, делегат Чижарин из Мытищ! Но, как говорится, щас! И он бубнит: – За что купил – за то и продаю. Я молча почесал к своим донецким. А они… Но во имя города Донецка они дают не глядя. На меня. А Чижарин – выражает мне протест: – Не, ну что вы?! – и вдруг заламывает цену, что просто мне заламывает руки: – Триста, слышите? – и ни копейкой меньше! А почему? Коммерческая тайна! Я просто чуть с катушек не сорвался. А потом… До рукоприкладства я не опускаюсь (я боюсь), но сказать красиво – я умею: – Креста на вас, Чижарин, извините! – Верно, потому что атеист. Давайте триста, а иначе, – о стакане, – его грохну! В прошлой жизни он, как видно, был нахалом, в этой – он отлично сохранился. И я уже, конечно, не сдержался и произнес ему сугубо откровенно. «Чижарин, больше суток я держал вас за приличного человека, но ответьте, сколько можно быть таким мерзавцем?!» – я подумал. Но, разумеется, сказал совсем другое. Просто: «Ах!» – и без ножа зарезанный, я тихо отошел. Такая сумма!.. Я к кому? Проторенной дорожкой… И эти, неотступные, следят. А донецкие мне рады – не то слово. И их приветствие я опускаю между строк: они ругались матом, не скрывая. Но чтоб Донецку не упасть лицом куда подальше, выворачивают мне свое последнее, вскрывают бережно подкладки пиджаков, извлекают из носков и из-за пазух – и в складчину не позволяют нашему Донецку, как всегда, упасть лицом… Но сказали: «Больше не проси!» – а больше и не надо! Они насобирали мне последнее, я отдаю Чижарину, Чижарин наконец-то… он возвращает мне стакан. Я его перевручаю этим самым. А эти – возвращают мне спокойствие, хотя какое… Со стороны все выглядит пристойно. Как обмен культурный или что. И совсем не вызывает подозрений… Мой бизнес процветает, не дай бог: продал за полтораста, а выкупать пришлось за целых триста!.. Дальше все пошло по нарастающей. Я говорил вам об Уганачбекове, который арт-директор фестиваля. Он подкатил ко мне уже в другом антракте и – отказал мне в кинофестивале: – Мы вынуждены, извиняюсь, вас лишиться. Знаю: я пятно на всю донецкую… И оно такое несмываемое, что ни одна химчистка не возьмет, – так провороваться на стакане! Я, уже готовый ко всему: – Но почему?! Далматин Уганачбеков добивает: – А вы, надеюсь, помните картинку – «Изгнание торгующих из храма»? Я сразу понимаю – он к чему: здесь храм искусства, а в нем я, торгующий губами. И тогда я: – Что ж, картинку помню. Но запамятовал: кто изгонял? Торгующих? Из храма? – Кажется, Иисус Христос, а что такое? – Так вот, товарищ Далматин Уганачбеков, на роль Христа вы явно не подходите! – Он же кто? Узбек или татарин. Он задумался. Существенно остыл: – Возможно, вы и правы… Я остался. Впрочем, в три последних фестивальных дня смотреть было, в общем-то, и нечего. Кроме одного. Но этого – я б лучше не увидел! В предпоследний фестивальный вечер я замечаю в ресторане, прямо там же, тех двух штатских и… Чижарина – всех вместе. Они что-то празднуют себе. И о чем-то оживленно заливаются. Не дурак, я тут же понял всё. И мне открылся их коварный замысел! Ах, как же обвели они меня?!.. Но кто же знал, насколько я живуч? Все завершилось. Я вернулся в свой Донецк. К душевной ране, чтобы затянулась, я прикладываю подорожник времени. Прошло полгода, может быть, чуть больше. Открываю «Комсомолку» (лучше бы я этого не делал) – и что я вижу крупным планом? Под личным патронатом зам. главного редактора В. Сунгоркина «Комсомолка» проводит первый международный благотворительный супер-арт-аукцион, на котором выставляются такие раритеты: предпоследняя тросточка Чарли Чаплина; борсетка Утесова; гребенка Ноябрины Мордюковой, а в скобках: «у нас все подлинное, даже имя Нонны»; дуэльный пистолет кого не помню; дальше – больше: стоящая особняком вставная челюсть… опять уже не помню, но точно, что кого-то из великих (любезно предоставлена наследниками), и… мама, научи читать меня обратно! – и, товарищи, и губы Шиколоне, что по-русски как Софи Лорен, оставленные в день ее приезда. Дата-время совпадают до минуты. Ну а стартовая – это просто финиш: полновесных тысяча рублей! Строчки поползли куда-то вниз, как поезд, вдруг идущий под откос. Не может быть! Не может, господа! Заплетающимся пальцем накрутил я их Москву: – Неправда ваша, я свидетель! К голосу Владимира Сунгоркина меня не допустили, но – с обидою – авторитетно заявили: – Мы хоть и «Комсомольская», но правда, и вы единственный, кто усомнился в подлинности выставляемых вещей. Не оскорбляйте наш аукцион, у нас на лоты есть сертификаты, и эти губы – никакая не подделка! Так что извините… – пи-пи-пи! Все поплыло в дальние края… И вдруг открылась страшная картина – и потемнело у меня в глазах. Выходит, никакой жены-«чистюли», отмывшей губы, не было в природе, в отличие от человеческой подлости, которая в природе была и остается до сих пор. Оказалось, что «чистюлю» – просто сочинили и стакан подсунули мне совершенно посторонний, который даже рядом не стоял. Я же выкупил его за триста, вот беда! А этот, с целыми и невредимыми губами, утаили для аукциона. Газету в ярости и боли я скомкал. Но нужно же меня добить совсем. Спустя неделю открываю «Комсомолку». И что я вижу? Аукцион успешно завершился, там, пятое-десятое… А гвоздем программы стали губы… Да-да, Софи Лорен, улетевшие за сумму головокружительную. Как с куста – три тысячи пятьсот!!! |