Книга Неснятое кино, страница 15 – Виктор Шендерович

– Андрюшенька, солнышко мое, – попросила помреж, – сгинь из-за кулис к такой-то матери, ты мне спектакль сорвешь!

– Светка! – успокоил Деветьяров. – Дети – наше будущее, но они ни черта не замечают…

– Какие дети? – возмутилась Светка. – Сегодня Истомин смотрит!

– Истомин?

С занавесом лавина детей, сметая все на пути, понеслась в буфет. Главреж Истомин, немолодой усталый человек, остался сидеть в задних рядах, наговаривая замечания на диктофон. Деветьяров осторожно присел рядом.

– Владислав Николаевич!

Истомин ласково посмотрел на Деветьярова:

– Здравствуйте, Андрей.

– Добрый день.

– Пришел отпрашиваться, – констатировал Истомин и поглядел еще ласковей.

– Так точно. – Деветьяров улыбнулся виноватой улыбкой любимчика.

– Не отпущу, – предупредил Истомин и улыбнулся, уже с нескрываемой симпатией…

Поймав жест Шленского, Роман Юрьевич протянул ему пачку «Мальборо».

– У меня свои… – начал было Шленский.

– Леонид, – мягко пошутил Р.Ю., – здесь кондишн очень капризный, кубинские не вытягивает…

Шленский, улыбнувшись, сдался и взял сигарету.

– Берите еще, – предложил Р.Ю.

– Спасибо, – ответил Шленский. – Не надо.

– Так вот, – продолжил Р.Ю., – я и говорю: в жюри – элита, ну и в зале, сами понимаете, не Казанский вокзал… Пресса, телевидение – это само собой.

Ева Сергеевна долила кофе в чашечку, стоявшую перед Шленским.

– Насчет вашей оплаты – вопрос еще согласовывается, но в обиде на нас не останетесь.

– Надеюсь, – улыбнулся Шленский.

Он отглотнул кофе, затянулся и откинулся на мягкую спинку кресла. Он чувствовал себя человеком.

– Да! Мне нужен постановщик пластики и ведущий. У меня есть классный вариант… Это будет хорошо, поверьте.

Р. Ю. щелкнул паркером:

– Кто?

– Его фамилия Деветьяров.

– Какие числа? – спросил Истомин.

Деветьяров озабоченно почесал в затылке.

– Ну, апрель…

– Весь? – холодно осведомился Истомин.

– Что вы! – замахал руками Деветьяров. – Там… ну, где-то две недели… в апреле… а потом еще немного в мае…

– Вы пока работаете в театре, – напомнил Истомин.

– Все гонят, – посетовал Деветьяров, траурно покачав головой.

– Никто вас не гонит, Андрей, – удивился Истомин.

– …Все клянут, – продолжил Деветьяров и возвысил голос: – …мучителей толпа, в любви предателей, в вражде неутомимых, Рассказчиков неукротимых, Нескладных умников, лукавых простаков, Старух зловещих, стариков…

Несколько пионеров, открыв рты, слушали монолог Чацкого.

– Вон из Москвы, – вздохнул Деветьяров и всхлипнул.

Истомин махнул рукой и закрыл лицо, всхрюкивая от смеха.

Из двести пятнадцатой Шленский вышел со сценарием в руках, распираемый самоуважением. Играя на губах что-то классическое, он легко сбежал вниз и пошел к выходу, в одиночку заполняя вакуумное пространство залов.

Из-за поворота раздавались голоса рабочих, продолжавших развешивать фотографии, и Шленский зашел туда.

– И вот эту; да нет, вон эту, голую, левее! – кричал один другому, стоящему на стремянке. – Хорош!

Рабочий отошел наконец со своей стремянкой. Теперь на Шленского не отрываясь смотрела с черно-белой фотографии обнаженная девушка.

– Ф-фу! – выдохнул Шленский и двинулся дальше вдоль вереницы портретов, но тут же оглянулся на обнаженную.

– Забирает? – окликнул его рабочий. Он сидел сзади на стремянке с бутылкой кефира. – У меня тоже третий день от них стоит, – поделился он. – Невозможно работать. За стремянку цепляет.

Шленский покраснел и, стараясь не оборачиваться, быстро пошел к выходу. Там, у дверей, его караулила давешняя тетка со списком в руках.

– Как, вы сказали, ваша фамилия? – бдительно прищурившись, спросила она.

– Станиславский, – ответил Шленский.

На улице он обнаружил, что до сих пор держит в руках сценарий, автоматически раскрыл его на первом попавшемся месте – и углубился в чтение. По лицу тут же проскочила гримаса; запихнув сценарий в сумку, Шленский двинулся к автобусной остановке.

В дверь с табличкой «Репертуарная часть» Деветьяров вошел с коробкой конфет. Через секунду оттуда раздался женский смех, через две выпорхнула с чайником миниатюрная девица. Еще через несколько – снова раздался смех. Потом вышел Деветьяров, без конфет, но со следами помады на лице.

– Только с Маштаковым договорись! – крикнула вслед девушка.

– У себя? – спросил Деветьяров пожилую костюмершу, гладившую гору костюмов.

– Там, Андрюша, там.

– Николай Семеныч? – просунул голову Деветьяров.

– А, Андрюшечка! – раздался из-за двери густой бас. – Заходи, заходи!..

Деветьяров вошел; в сумке, ударившейся об косяк, что-то звякнуло. Через минуту изнутри высунулось усатое, с неснятым гномьим гримом лицо Маштакова.

– Люда-а! – крикнул Маштаков. – Стака-ан! – И скрылся внутри.

Пожилая костюмерша успела отгладить гору костюмов, когда Деветьяров и Маштаков появились в коридоре, в самом чудесном настроении.

– Знаешь, кто я? – спрашивал Маштаков.

– Ты – Коля, – отвечал Деветьяров.

– Не угадал, – говорил Маштаков. – Вторая попытка. Кто я?

– Ты – заслуженный артист рэсэфэсэрэ Коля Маштаков!

– Нет, Андрюшечка, – грустно уронил Маштаков. – Опять ты не угадал. Сдаешься?

Деветьяров поднял руки.

– Я – Мочалов, – сообщил Маштаков. – Не веришь?

– Чё ж не верить? – обиделся Деветьяров. – Ежу понятно.

– Вот люблю тебя, – сказал Маштаков и поцеловал Деветьярова в лицо.

– Так я поеду? – спросил Деветьяров.

– Поезжай, Андрюшечка, поезжай. Я сам все сыграю. Один! – И Маштаков погрозил кому-то пальцем.

Утром в коридоре долго звонил телефон. Наконец на него с разбегу упал полуголый и толком не проснувшийся Шленский.

– Алло!

– Бананов кило! – ответили на том конце провода.

– Алло, кто говорит? – сердито крикнул Шленский.