
Онлайн книга «Неснятое кино»
– Вот чего они написали? – спросила старуха. – А? Чего? Агент тактично промолчал. – Сталина на них нет, – сказала старуха. – При нем порядок был, – согласился О’Богги и, подумав, добавил: – А сейчас жить негде. – Как это? – не поняла старушка. – Выгнали из дому, – прислушиваясь к вою сирен, сказал Джон и безошибочно добавил: – Демократы! Продают родину… И вытер сухие глаза уголком носового платка. Старуха молчала. Лифт остановился. Снаружи выли милицейские сирены. – Хоть бы комнатку какую, – сказал О’Богги в бабкину спину: выходить из дома ему было уже нельзя. – Комнатка денег стоит, – с неожиданной сухостью парировала старуха. – Конечно, конечно, – обрадовался О’Богги, с неветеранской скоростью придержав дверь лифта ногой. – Пятьсот, – сказала старуха. – Триста, – для порядка ответил О’Богги, которому печатали рубли на специальной фабрике Гознака под Вашингтоном. Утром следующего дня Гиви Сандалия внимательно изучал номер такси, стоящего у табачного ларька. – Это чья машина? – крикнул он наконец. – Моя, – отозвался от ларька шофер. – Едем? – весело спросил Гиви, показывая сторублевку. – Момент, – улыбнулся шофер и крикнул в ларек: – «Ява» есть? – У меня есть «Ява», – сказал Гиви. – Покурим? – весело спросил шофер. – Обязательно, – пообещал Гиви. В живописном подмосковном пейзаже, у излучины реки, стояло такси. Неподалеку, привязанный к дереву, сидел шофер. Нос его был схвачен бельевой прищепкой, а изо рта торчал десяток сигарет. Рядом, скрестив ноги по-турецки, сидел Гиви Сандалия. Когда шофер, пытаясь сделать вдох, делал затяжку, Гиви снимал прищепку, и из шоферского носа валили клубы дыма. Неподалеку стояло еще несколько пустых такси – их шоферы, привязанные к толстому дубу на опушке, ошалело смотрели на группу кавказцев, жаривших на поляне шашлык. – Как дела, Гиви? – спросил, поворачивая шашлык, торговец персиками. – У нас перекур, – ответил Гиви и защепил нос шофера. Шофер привычно закатывал глаза. – Конец перекура, – объявил Гиви Сандалия. Он снял прищепку и аккуратно отодрал от губ таксиста обойму полускуренных сигарет. – Кацо, – сказал Гиви, – ты мне как брат. Скажи, где живет старуха? – Тебе молодых не хватает? – спросил таксист. – Кацо, – мирно сказал Гиви, – не серди меня. Мне нужна старуха, которая у вас заправляет. – У нас на заправке мужики, – поклялся обкурившийся таксист. – Зря я с тобой поехал, – сказал Гиви Сандалия. – Зря, – согласился таксист. – Хорошо, – вздохнул Гиви, доставая сигареты и прищепку. – Перекур. Стояло жаркое обеденное время. Привязанные к дубу таксисты, нервно сглатывая, глядели, как, помахивая шампуром, расхаживает по поляне маленький Вахтанг. Вахтанг запил кусок шашлыка красным вином и продолжал: – Друзья! Если вам мало полкуска в день, скажите мне, зачем же ссориться? Если вам мало куска – тоже скажите мне. Я не дам вам куска, но вы скажите, как люди. Вот, например, ты хочешь шашлык, – обратился Вахтанг к одному из привязанных, кряжистому сивоусому таксисту. – Неужели я тебе не дам? Вопрос повис в воздухе. Вахтанг доел с шампура последний кусок и продолжал: – Конечно, не дам. Но ты меня попроси, как человек, а не посылай дурака с железякой, чтобы он портил товар. – Вахтанг помрачнел. – И передайте старухе: Вахтанг не любит глупых шуток! Правильно, Давид? – обратился он к торговцу сливами. – Я ее маму буду иметь, – ответил Давид. – Ты меня понял? – спросил Вахтанг. – Нет, – честно ответил сивоусый таксист. – Алло! – кричал директор таксопарка. – Петр Лексеич! У тебя ребята с заказов все в парк вернулись? И у меня нет! Как сквозь землю провалились! А в милиции говорят: не волнуйтесь. Слышь, Лексеич? Но почему-то с акцентом говорят. И все время передают привет какой-то старухе. Ты чего-нибудь понимаешь, Лексеич? День клонился к закату. Привязанные к дереву таксисты, глядя на Вахтанга ненавидящими глазами, пели по-грузински «Сулико». Маленький неутомимый Вахтанг дирижировал шампуром и требовал многоголосия. Из-за кустов, где сидел Гиви, поднимались к небу жертвенные струи сигаретного дыма. Утром у светофора остановилось такси со злосчастным любителем «Явы» за рулем. – Шеф, – высунувшись, окликнул его водитель притормозившего рядом рафика. – Закурить не найдется? – Не курю! – налившись кровью, с ненавистью проорал таксист и, не дождавшись зеленого света, ударил по газам. – Во дает, – заметил добродушный водитель сидевшей рядом девушке и аккуратно припарковал машину к мрачноватому зданию. Из машины выскочили несколько парней с аппаратурой – и через минуту девушка, взяв в руки микрофон, сказала: – Мы находимся возле следственного изолятора, где содержится рабочий Николай Артюхин, совершивший нападение на райком КПСС. Что привело простого рабочего к этому поступку, что заставило его бросить вызов партократии, мы попробуем узнать у него самого… Джон О’Богги выключил телевизор, и журналистка исчезла с экрана. Джон запер дверь, задернул шторы, взял лист бумаги и заточил карандаш. Включив старенький бабкин транзистор, Джон быстро нашел сквозь хрипы эфира нужную волну. «К сведению страдающих гипертонией, – сказал женский голос, – сообщаем неблагоприятные числа в этом месяце: второе, двенадцатое, шестьдесят восьмое, сорок девятое, сто пятнадцатое…» Джон зачиркал карандашом по бумаге. «Двести пятое…» – сказал голос, и транзистор свистнул и заглох. Джон нервно потряс его – транзистор щелкнул и загудел. Джон ударил по нему кулаком – транзистор задымился. – Марья Никитична! – крикнул О’Богги, высунувшись в коридор. – А что, приемник всегда так работает? – Всегда, всегда, – засмеялась старуха. – Fuck! – тихо сказал О’Богги, потушил сигарету, взял палочку и вышел из дома. На улице было тихо. Медленно таял летний вечер. Магазин «Радиотехника» находился в пяти минутах ходьбы. Джон зашел внутрь и вышел с новеньким транзистором в руках и направился домой. Когда до дома оставался один квартал, из-за угла, свистя и улюлюкая, выбежали и помчались мимо О’Богги возбужденные тинейджеры в красно-белых шарфиках и шапочках. Последний, совсем еще мальчуган, вдруг остановился и, светло улыбнувшись Джону, спросил: |