Онлайн книга «Плотские повести»
|
- Садитесь, мадам! - халтурщик указал на освободившееся место. - Сейчас я вас изображу! - Нет, не изобразите, - покачала головой Лидия Николаевна. - Почему это - не изображу? В любом виде изображу! - Вы не умеете. - Что значит не умею? Я Суриковку закончил! - Дело не в том, кто что окончил, а в том, кто на что способен. - Да идите вы! - помрачнел псевдо-Сезанн. - Не мешайте работать! Кто следующий? Но лучше бы он этого не говорил. На стульчик перед ним тяжело уселся Костя: - Я - следующий. И не дай Бог мне не понравится! Суриковец испуганно посмотрел на громилу-телохранителя, быстро заправил чистый лист и засуетился карандашом. Тем временем освободился еще один художник, но едва Лидия Николаевна двинулась к нему, он отрицательно помотал головой: - Вам лучше Володю Лихарева подождать. - А где он? - Пошел куда-то. Вернется. Но он рисует только тех, кто ему понравится… - А вы? - Мы - всех, кто платит. Присядьте, вон его место, - и художник указал на пустовавшие стульчики около треноги с портретом школьницы. Она просидела минут десять, наблюдая за тем, как на ватмане псевдо-Сезанна стало вырисовываться нечто очень отдаленно, но весьма льстиво напоминающее Костину изуродованную физиономию. - Вы хотите портрет? Лидия Николаевна обернулась на голос: перед ней стоял худощавый, почти тощий молодой человек в потертых джинсах и вылинявшей майке. Его впалые щеки и подбородок покрывала короткая бородка, а длинные волосы были собраны в косичку. Он внимательно и чуть насмешливо смотрел на женщину, расправляя длинные нервные пальцы, точно виртуоз перед выходом на сцену. - Да, я хочу портрет! - А почему здесь? Приходите ко мне в мастерскую! Я дам адрес. - Нет, здесь! - капризно сжав губы, ответила Лидия Николаевна. - Ну что ж, здесь так здесь. Давайте попробуем… - Значит, я вам понравилась? - Понравились. Но должен вас предупредить: я беру дорого. - Это неважно. Я заплачу столько, сколько скажете, если и мне понравится! - Договорились. Он разложил на коленях папку и несколько раз провел ладонями по чистому листу, точно стряхивая невидимые соринки, потом долго в задумчивости осматривал карандаш. - Вы хотите, чтобы я нарисовал вас в этих темных очках? - Нет, конечно! Я просто забыла… - Ну, разве можно прятать такие глаза? - улыбнулся Володя. - Они у вас цвета вечерних незабудок. - Почему вечерних? - Потому что, когда солнце прячется, все цветы грустнеют. Как вас зовут? - Лидия. - Меня - Володя. - Я знаю. Вы не похожи на остальных… - Что ж в этом хорошего? Непохожим живется трудней. У вас есть тайна? - Что? - Тайна. - У каждого есть какая-нибудь тайна… - Нет, вы меня не поняли. Есть у вас нечто такое, что вы скрываете ото всех? От вашего мужа, например? - А почему вы решили, что я замужем? Из-за кольца? - Кольца? Честно говоря, я не заметил вашего кольца. Просто у вас лицо несвободной женщины. - Почему - несвободной? - Мне так показалось. - Володя, вы хотите выяснить мое семейное положение или нарисовать меня? Да, я замужем. Этого вам достаточно? - Достаточно. Но должен вас предупредить: портрет может выдать вашему мужу что-нибудь такое, что ему знать совсем даже не следует. - У меня нет тайн от мужа. - Не сейчас - так потом, когда тайны появятся. - По-моему, вы преувеличиваете ваши способности. - Я честно вас предупреждаю. Может быть, не будем рисковать? - Нет у меня никаких тайн. И не будет. Рисуйте! - щеки Лидии Николаевны вспыхнули, а тщательно выщипанные брови гневно надломились. - Замечательно! Ах, какие у вас теперь глаза! - Какие? - Цвета предгрозовой сирени. - Все вы это выдумываете! - Стоп! Постарайтесь не шевелиться! Взяв карандаш в ладонь, Володя сжал его большим и указательным пальцами, потом сделал быстрое круговое движение, точно наложил надрез на бумагу, и начал рисовать, изредка вглядываясь в сидящую перед ним женщину. При этом он чуть заметно улыбался, словно всякий раз находил в ее лице подтверждение тому, что знал про нее заранее. «Зольникова, ты идиотка! За каким чертом надо было тащиться в этот переход? Сказала бы Эдику: «Хочу портрет!» Весь бы Союз художников выстроился в очередь. Нет, все у тебя не по-людски! А зачем ты стала оправдываться перед этим рублевым гением? «Нет у меня никаких тайн и не будет!» Ты бы ему еще про свои эрогенные зоны рассказала! Встань и уматывай! Мол, передумала…» «Ни в коем случае! Надо уважать чужой труд. Володя - человек явно талантливый и необычный. Очень даже интересно, что у него получится. А вот про то, что у тебя нет тайн, говорить действительно не следовало. Ты же умная девочка, а ведешь себя иногда как будто из пятнадцатой школы. Во-первых, его твои тайны не касаются, а во-вторых, женщина без тайны - это как… это…» «Как любовь без минета!» «Господи, как не стыдно!» - Замолчите обе! - тихо и зло приказала Лидия Николаевна. - Что вы сказали? - Володя оторвался от листа. - Нет, я так… сама себе… - смутилась молодая женщина. - Ясно. «Тихо сам с собою я веду беседу…» - улыбнулся Володя и снова углубился в работу. Эту странность Лида Зольникова помнила в себе с детства. В ней как бы обитали, оценивая все происходящее, две женщины. Очень разные. Первая была самой настоящей Оторвой, и в разные периоды жизни она говорила разными голосами. В детстве - голосом Люськи Кандалиной, страшной хулиганки, вечно подбивавшей одноклассниц, в том числе и скромную Лидочку, на разные шалости. Брусок мела, пропитанный подсолнечным маслом и подложенный завучу, или мышь, запущенная в выдвижной ящик учительского стола, были ее самыми невинными проделками. После восьмого класса, к всеобщему облегчению, Люська поступила в швейное училище и исчезла из Лидиной жизни. И тогда неугомонная Оторва заговорила голосом Юлечки Вербасовой, переведенной к ним в воспитательных целях из другой школы. Юлечка в свои четырнадцать лет уже болезненно интересовалась мужчинами и однажды заманила подруг в какую-то подвальную музыкальную студию к старым патлатым лабухам. Один из них, выпив, набросился на Лиду и наверняка лишил бы бедную девочку невинности, если бы не ее отчаянные вопли и его огромный тугой живот. В результате первым Лидиным мужчиной стал - что бывает, согласитесь, не так уж и часто - любимый, неповторимый, ненаглядный Сева Ласкин. Хотя, впрочем, ничего хорошего из этого тоже не вышло… |