Онлайн книга «Прорыв "Зверобоев". На острие танковых ударов»
|
Сделали две операции. Хирург удивлялся: – Ты же батареей тяжелых самоходок командовал, а угораздило под пули попасть. – Фрицы самоходку подожгли и нас добить хотели. Спасибо, танкисты выручили. Рана на левой руке была полегче. Пуля прошила навылет мышцу повыше локтя, кость не задела. Перебило ребро и чудом не задело легкое. Тот же хирург удовлетворенно заметил: – Повезло тебе. Если бы легкое пробило, так просто ты бы не отделался. Самые дрянные ранения, а то и хуже того. Что – хуже, Саня понял и без дополнительных разъяснений. С первого дня на его глазах то из одного, то из другого угла большой палатки, выносили умерших. Не говоря о тех бедолагах, которые считались безнадежными и лежали в крошечном изоляторе у входа. В этой палатке находились в основном бойцы и офицеры с поврежденными руками-ногами. Вроде не смертельные ранения. Тем более самых тяжелых отправляли в госпиталя. Но люди умирали. Как понял Чистяков, главной причиной была несвоевременно оказанная помощь. Раненые порой лежали под огнем и сутки, и двое, эвакуировать не было возможности. Вот и получались заражения, от которых могло иногда спасти американское чудо-лекарство пенициллин. Но пенициллин был большим дефицитом. Говорят, его привозили для немногих больших командиров, лежавших отдельно. Приковылял Андрюха Митин, похвастался, что целых полчаса побыл рядом с медсестрой Людмилой, которая, кажется, не совсем к нему равнодушна. – Что, и за задницу подержался? – бесцеремонно спросил танкист Шаламов. – Я не хам, чтобы так сразу. – Ну, хоть приобнял? – Просто душевно поговорили. Готовлю почву… – Для посева, – заржал одубевший, по мнению Андрея, капитан. – Милка, паря, не про тебя товар. К ей комбаты подкатываются, майоры. А таким, как ты, понюхать только позволяется. Лейтенант его не понял, и Шаламов доходчиво объяснил: – Есть кобели, а есть кобельки. Последним только нюхнуть, чем под юбкой пахнет, удается. – Я не кобель, а Людмилка не против со мной посидеть. Здесь Андрюха был прав. Медсестра снисходительно разрешила лейтенанту заполнить кое-какие бланки, измерила температуру, а когда заявился какой-то майор, велела отправляться в койку. С удовольствием шевеля босыми ступнями, лейтенант рассуждал о последних фронтовых новостях. Поговорить Андрюха любил. Пришла медсестра Людмила. Ее можно было назвать привлекательной, но портил впечатление массивный подбородок и толстоватые ноги. Было ей двадцать с небольшим. Скучающим голосом объявила: – Вам, Чистяков, завтра с утра надо сдать мочу и кровь натощак. Шаламову тоже кровь. А тебе, Митин, – кал. Второй раз напоминаю, Митин. Коробочки, что ли, не найдешь? Андрея такие прозаические вещи вгоняли в краску. Образ девушки, в которую он был готов влюбиться, как безнадежно влюблялся до этого много раз, совсем не вязался с какими-то анализами. – Не забудь, – повернулась она к лейтенанту, а затем спросила Чистякова: – Вы как себя чувствуете? С утра температура была повышенная. Надо бы еще раз измерить. – Давайте измерим, раз надо, – пожал плечами Саня. – Ладно, после завтрака. Температуру перед сдачей смены измеряла другая палаточная медсестра, Вера. Термометр показал тридцать семь и две десятых. Вера добросовестно передала данные по смене, но не слишком разворотливая Людмила вспомнила о Чистякове только сейчас. Ничего особенного, у большинства недавно поступивших еще идет воспаление. Отсюда и температура. Потом ходячие пошли на завтрак в такую же палатку-столовую, только распахнутую. Можно было есть и на свежем воздухе, но в Закарпатье летом часто дожди. Давали молочную кашу, по кусочку масла и сладкий чай. Саня жевал неохотно, ныли раны. Зато с аппетитом прибрал свою порцию Андрей Митин. – Давай, давай, набивай кишки, – подбодрял его капитан Юрий Шаламов. – Завтра утром наберешь побольше в коробочку и Милке отнесешь. Чего не порадовать девку, особенно если нравится. Лейтенант, которому завтрашний анализ портил настроение, вздохнул: – Ну и отнесу. Чего тут такого? Все сдают. – А потом про любовь поговоришь… чем не повод для веселой беседы? – Ладно вам насмехаться, Юрий Федотович! На обратном пути не спешили. Сели на лавочке перекурить. Четвертым в компании был лейтенант Олейник Петр, артиллерист. Широкоплечий, с граблястыми сильными руками, выглядел он старше своих тридцати с чем-то лет. Пока сворачивали самокрутки, возле них остановился пропагандист Суханов. – Как чувствуют себя раненые командиры? – И, не дожидаясь ответа, выдал сразу несколько новостей: – Наши Львов взяли, Станислав, бои в Польше идут. На сто пятьдесят километров войска углубились. Новости были не такие и свежие. Шаламов сказал, что все об этом знают. – Во Львове митинг в честь освобождения состоялся, семьдесят тысяч человек собралось. Товарищ Хрущев, маршал Конев присутствовали. – Рады, значит, западники освобождению? – с подковыркой спросил Шаламов. Пропагандист Виль Суханов в звании старшего лейтенанта подтвердил: – Как же иначе. От немецко-фашистского рабства людей освободили. – А ты сам там был? Откуда знаешь? – Мое место здесь. Вот, в газетах пишут. Пару штук я оставлю. Только на курево не рвите, когда прочитаете, передайте другим раненым. – Значит, здесь, в тылу твое место, – принимая газеты, сказал бывалый танкист. – От ранений никак не отойдешь? – Я офицер-политработник, – гордо заметил Суханов. – Куда нас партия направила, там и служим. Так, что ли, лейтенант Митин? – Так, – ответил растерявшийся Андрюха. – Читайте, выздоравливайте… И поспешно зашагал прочь, чувствуя, что ехидный капитан-танкист обязательно ляпнет что-то обидное. Он не ошибся. Шаламов сплюнул и, затягиваясь махоркой, сказал: – До чего в тылу всякой-разной вшивоты развелось! Больше чем учетчиков да счетоводов в хреновом совхозе. Даже медаль «За боевые заслуги» получил. – Он еще и орден получит, – заметил Чистяков. – С такой мордой ему бы штурмовым взводом командовать! – Пусть лучше здесь языком чешет. На передовой только людей зря погубит. Насмотрелся я на эти рожи. Шаламов согласно кивнул. Фронтовики понимали друг друга без лишних слов. Наступление продолжалось. В Москве уже прогремели праздничные салюты в честь освобождения городов Львова и Станислава. Первый секретарь ЦК компартии Украины, Член военного совета 1-го Украинского фронта Никита Хрущев без устали проговаривал на митингах и перед войсками свои бесчисленные речи. |