Книга Заклятие дома с химерами, страница 55 – Эдвард Кэри

— Да, бабушка. У нас было Сидение.

— Я знаю, Клодиус, я знаю о тебе все. То, что я не вижусь с тобой, не означает, что мне ничего не рассказывают. Как она, Пайналиппи?

— Э-м-м… Очень хорошо, бабушка. Спасибо.

— Очень хорошо! Он говорит «очень хорошо»! Она страшная, Клодиус, страшная, как швабра. У нее неприятная кожа. У нее усы и черные волосы на руках. Она двигается как мужчина. Она слишком высокая и слишком толстая. Никакой грации и совсем никакой музыки!

— Да, бабушка.

— И ты должен на ней жениться.

— Да, бабушка, я знаю.

— Тебе виднее. По крайней мере, я думаю, что она преданная. И долговечная. Она не умрет раньше тебя, Клодиус. Такие живут долго. Она переживет тебя.

— Я в этом уверен, бабушка.

Тик-тик-тик. Шлеп. Звяк. Трах. Теперь предметы колотили в окна настолько часто, что я постоянно вздрагивал.

— Как твоя затычка для ванны?

— Моя затычка для ванны? Ты хочешь увидеть его? То есть эту штуку?

— Не будь занудой. Конечно же, я не хочу видеть эту штуковину. Это я выбрала ее для тебя, Клод. Выбрала специально. Мне принесли множество предметов, из которых я могла выбирать. Но я решила дать тебе затычку для ванны.

— Да, бабушка, благодарю тебя.

— Это было сложно. Я думала очень долго.

— Правда? Спасибо, бабушка.

— Очень утомительно.

Тик-тик-тик. Трах. Трах. Трах. Вдруг раздался мощный удар в окно, словно в него врезалась дохлая кошка.

— Ужасная погода, правда, бабушка?

— Конечно, я была не в состоянии выбирать предметы рождения. После смерти Айрис прошло слишком мало времени.

Я ничего не ответил. Тик-тик. Шлеп. Вжик.

— Иногда я вспоминаю ее так ясно, что почти могу видеть. Она играла в этой комнате. Она была маленькой девочкой. Я и сейчас вижу ее прислонившейся к каминной полке в том углу.

Тик-тик. Трах. Тик. Шлеп. Тик. Ветер выл. Мне нужно что-то сказать, подумал я, нужно что-то ей ответить.

— Жаль, что я никогда не знал ее. Мою мать.

Бабушка издала такой звук, словно задувала непослушную свечу. Затем она снова надолго замолчала. Звуки продолжали заполнять комнату. Скоро мне нужно будет идти в Гостиную, думал я. Я должен увидеться с Люси до того, как снова покажется солнце. Было уже очень темно. Буря была настолько сильной, что забрала с собой весь свет. Тик-тик. Трах. Рычание. Крик. Дверь открылась, и я подпрыгнул. Но это были всего лишь пять служанок. Они поклонились бабушке, и одна из них спросила:

— Можем ли мы, миледи, если это удобно, закрыть ставни?

— Так рано? — спросила она. — Почему?

— Уже семь, миледи.

— Уже? — Она взглянула на часы. — Я не знала.

— Но буря, миледи…

— Ладно, давайте уже, но только без лишней суеты.

Служанки принялись за дело. Они двигались нервно и торопливо. Каждый раз, когда окно открывалось — для того чтобы закрыть ставни и опустить шпингалеты, окна нужно было открыть — каждый раз, когда это происходило, буря врывалась в комнату и танцевала по ней. Она прыгала, смеялась, переворачивала комнату вверх дном, поднимала вещи в воздух, швыряла их от стены к стене, сотрясала картины. Ей даже хватало наглости трепать бабушкин огромный чепец. Она также трепала мои брюки и волосы. Еще она плевала мне в лицо каплями дождя. Моя голова гудела от ее шума, а запах был просто невыносим. Но шум был невыносимее. Наконец все ставни были захлопнуты, окна закрыты, а комната запечатана. Словно в знак триумфа, часы начали тикать громче и увереннее. Тик-тик-тик! Я вытер лицо носовым платком. Бабушка выглядела недовольной. Служанки зажгли в комнате лампы, навели порядок и наконец ушли, подобострастно кланяясь и все время повторяя слово «миледи». Мы вновь остались одни. Лишь тогда бабушка впервые проявила признаки беспокойства.

— Твой дедушка опаздывает, — сказала она. — Я не слышала прибытия поезда. Вряд ли я могла пропустить его.

— Нет, бабушка, — сказал я. — Не думаю, что он уже вернулся.

— Значит, он опаздывает. Не люблю, когда он опаздывает.

— Возможно, это из-за бури, бабушка.

— Не думаю, что Амбитту могла помешать буря. Хотя, нужно признать, буря сильная. Но как бы там ни было, он, вне всяких сомнений, скоро вернется домой. Значит, Клодиус, ты завтра отбываешь в город?

— Да, бабушка, утренним поездом.

— Я никогда не была в городе.

— Да, бабушка.

— Но теперь мне этого и не хочется. Что мне этот город? Какой мне от него прок, какой, скажи на милость? Никакого. Здесь мне гораздо лучше. Здесь есть все, что мне нужно. Давным-давно было время, когда я думала, что хотела бы его увидеть. Но не теперь. Больше нет. Я проклинаю свою былую глупость. Даже я, Клодиус, когда-то была молодой. Тебе кажется, что это звучит странно?

— Нет, бабушка, совсем нет.

— А вот мне это кажется странным.

Тик-тик-тик.

Раздался стук в дверь. Бабушка выглядела так, словно кто-то показал ей что-то очень нехорошее, возможно, даже непристойное.

— Что теперь? Кто там?

— Это миссис Пиггот, миледи, — послышался из коридора голос экономки.

— Пиггот? Чего тебе, Пиггот? Что надо?

— Я могу войти?

— Ко мне пришел мой внук, Пиггот. Нам так весело!

— Пожалуйста, миледи, — сказала Пиггот, все еще не решаясь войти. — Я просто обязана сообщить вам новости Дома.

— Вряд ли сейчас время для новостей.

— Обстоятельства, миледи, непредвиденные обстоятельства.

— Ой, да хватит уже стоять под дверью, Пиггот! Входи! Покажись!

В комнату вошла Пиггот. Она была не похожа на себя. Это была не та накрахмаленная и наглаженная Пиггот, которую я знал. Она была помятой и перепачканной, но заметнее всего был небольшой порез у нее на лбу.

— Пиггот! — взорвалась бабушка. — Как ты смеешь!

— Простите, миледи, — сказала она, — но я думала, что мне следует, что я обязана…

Она заметила меня и, вместо того чтобы, как обычно, кивнуть, тоненько вскрикнула:

— Мастер Клодиус! Вы здесь! Собственной персоной! Миледи, ох, миледи!

— Пиггот, — сказала бабушка, — прекрати суетиться, на тебя это не похоже.

— Да, миледи.

— Будь умницей.

— Да, миледи.

— Из-за чего такая суматоха?

Руки миссис Пиггот дрожали, она словно играла на невидимом рояле. Подойдя к бабушке, она встала на колени и шепотом рассказала ей на ухо то, что знала. Ее шепот был очень тихим, и некоторое время из-за тиканья часов я не мог разобрать ни слова. Лишь иногда слышались бабушкины реплики: