Книга Красная луна, страница 28 – Айви Девлин

— Нет, — мягко ответила она. — Просто… нельзя жить прошлым. Поверь мне, это приносит лишь боль. — Она отвернулась, а потом сменила тему: — Ну что, вернемся к работе? Ага?

Я посмотрела на нее. Вспомнила, сколько ей пришлось пережить — она потеряла папу даже не один раз, а дважды. Подумала о том, сколько еще страданий выпало ей на долю, о которых я не знала, но догадывалась.

Мы с Рене продолжали узнавать друг друга. Я понимала, что наши отношения все еще строятся, доверие только взращивается.

— Хорошо, — сказала я и снова принялась за качели.

Я работала почти целый день, но в итоге я их собрала. Мы с Рене хорошо потрудились, останавливались, только чтобы перекусить бутербродами в обед, и, когда я докручивала последний винт этим странным ключом или как его там, у меня заурчало в животе.

— Пойдем ужинать, — предложила Рене, — я уже так устала от этих досок, к тому же мы обе заслужили что-нибудь вкусненькое. Может, съездим в пиццерию?

— Давай, — согласилась я, с ухмылкой вспоминая заведение.

Это был единственный ресторан в Вудлейке, но мы с мамой и папой туда почти никогда не ходили. Может, раз в год, на мой день рождения, и папа всегда говорил, что мамина еда вкуснее; но мне там нравилось. Мне было интересно наблюдать за людьми. До того как пошла в школу, только там я и могла посмотреть, чем занимается народ, который ведет «скучную» жизнь, как говорил папа.

— Пойду переоденусь, — сказала я, но Рене засмеялась:

— Зачем? Это же всего-навсего пиццерия.

Она там часто бывала. Она была нормальной горожанкой. Вела такую жизнь, которой не хотел для себя папа. Я заколебалась, задумавшись о том, что бы он и мама на это сказали.

— Ты знаешь, мы встречались с твоей мамой «У Бесси», — сообщила бабушка.

— С мамой?

— Мы не договаривались о встречах, нет, — уточнила Рене. — Но я иногда заходила туда пообедать и видела ее. Ей нравилось их печенье. Мы общались.

— Ты разговаривала с мамой? — Я уставилась на Рене. — Она никогда не рассказывала…

— Твоего папу это бы не порадовало, — объяснила она. — И я, и Дебби очень любили Джона. И тебя. А от вкусного печенья я сама никогда не откажусь.

— Значит, вы общались?

— Всего несколько раз, — ответила Рене. — Твои родители шли своим путем. И ты можешь идти своим. Даже должна. Они бы хотели этого. Они любили тебя именно так, как родители должны любить ребенка.

Она посмотрела вниз, на землю, и я поняла, что она думает о папе. Они так долго и яростно ссорились, что между ними осталась только тишина, молчание, которого они так и не нарушили.

— Хорошо, — сказала я, и мы пошли к машине.

Я посмотрела на качели — они легонько раскачивались на ветру. В стеклянной кухонной двери я заметила отражение машины, а на столе — газету, которую утром читала Рене.

Газета.

Это из-за нее… Может быть, это из-за нее погибли родители? Бен спрашивал, не обидели ли они кого. Так вот, папа точно обижал — некоторых жителей Вудлейка очень злили его статьи, в которых всегда отстаивалась такая точка зрения, которую не высказывал никто другой.

Но неужели это могло привести к убийству?

Такое казалось мне невозможным. Просто невозможным.

Я вспомнила его последнюю серьезную кампанию, обсуждение вопроса, который был важен и для городской администрации. По которому, в кои-то веки, они пришли к согласию.

Волки.

Папа писал статьи, в которых ратовал за разрешение охоты на волков.

Когда до меня это дошло, я охнула, и Рене спросила:

— Что такое?

— Ничего. Просто задумалась. О том, что в последнее время папа писал про охоту на волков.

— Правда? Ну да, — ответила Рене. — Впервые в жизни его точка зрения совпала с мнением администрации. Об этом очень много говорили.

Она сказала что-то еще, но я не услышала. Я думала лишь о том, как Бен отстранился от меня, сказав, что не причинит мне вреда. Но это никак не меняло того факта, что он наполовину…

Какая-то его часть мыслила не так, как мыслят люди.

Эта часть и не была человеком.

А что, если такой человек оказался в нашем городе и узнал, что на него и на остальных волков могут вести охоту? Что его и всех его родственников могут убить?

Луис наверняка знал о планах администрации. И он мог сказать об этом Бену, хотя бы для того, чтобы защитить его. Луис-то из дома почти не выходил, а вот Бен…

Бен выходил.

И он знал, где живут мои родители. Он же был у меня дома.

Я зашла с Рене в пиццерию, но есть мне уже не хотелось. Я клевала салат, который подали раньше основного блюда, приказывая себе успокоиться.

А потом я увидела Бена.

24

Я вся сжалась и выронила вилку, она громко ударилась о край тарелки. Хорошо бы сделать вид, что я его не заметила.

Хотелось встать и подойти к нему. Хотелось…

Хотя бы знать, что делать. Но я не знала. Все до сих пор казалось мне очень странным — перевернутым вверх ногами, задом наперед — и ставило меня в тупик.

— Приятного аппетита, — пожелала официантка, ставя перед нами тарелки, и я уставилась на сэндвич, который, похоже, заказала в каком-то бессознательном состоянии. На эту высокую конструкцию из ломтиков хлеба и торчащих между ними кусочков говядины.

— Выглядит здорово, — прокомментировала Рене, кусая собственный куриный сэндвич, а я снова посмотрела на говядину. Я видела мясо — непрожаренное, еще розовое в серединке.

И сок, который капал с него на тарелку.

Но я понимала, что это не сок.

Это была кровь.

Кровь, красная кровь.

Я сказала Рене, что мне надо в туалет, и встала — хотелось оказаться подальше от стола, от этой еды.

Подальше от Бена, который так и сидел за своим столиком. Я очень хотела его увидеть, но сомневалась в том, что это хорошая идея.

Я не пошла в дамскую комнату, а прошла мимо по коридору. Одна из дверей, которая то и дело открывалась, вела в кухню. А вторая дверь была закрыта.

Закрыта, но не заперта.

Я открыла ее и вышла в узкий переулок между пиццерией и магазином готового платья «Шэрон». В конце переулка стояли мусорные баки, наполненные в основном пустыми коробками. Все говорили, что еда «У Бесси» слишком вкусная, чтобы не доесть, и я всегда была с этим согласна — когда мы туда ходили, на моей тарелке не оставалось ни крошки.

А теперь я и кусочка проглотить не смогла бы.

Я прислонилась к стене, прижимаясь спиной к шершавым кирпичам и глядя вверх, на звезды, и начала дышать очень глубоко — мама учила меня, что так надо делать, когда тебе грустно. Я всегда считала, что это глупо — я же умела дышать, — но она оказалась права. Иногда необходимо замедлиться и обо всем подумать. Иногда…