Онлайн книга «Летающие качели»
|
– Почему? – Потому что он выжженное поле, на котором ничего не взрастет… Я ничего не поняла. – Представляешь? Какое счастье! Теперь он никому не достанется, а я его еще больше буду любить! Лариска закусила губу. Ее брови задрожали, и из глаз в три ручья хлынули несоленые, легкие, счастливые слезы. К нам пробрался киноартист. – Танго… – интимно сказал он Лариске, и в его исполнении это слово звучало особенно томно и иностранно. – Да отвяжись ты, чеснок! – выговорила Лариска и помчалась куда-то к выходу, победно полыхая красным и белым, будто факел, зажженный от костра любви. Киноартист профессионально скрыл свои истинные чувства, спокойно посмотрел на меня и спросил: – Хочешь, спляшем? Я положила руку с куцыми ногтями пианистки на его плечо и двинулась с места. Было тесно и душно. Меня толкали в бока и в спину. Я была неповоротлива, как баржа, – а танго тягостное и бесконечное, как ночь перед операцией. Игнатий сидел выше всех, среди своих барабанов, и над его стройной макушкой мерцал нимб его непостижимости. Прошло тринадцать лет. Я стала тем, кем хотела: окончила Московскую консерваторию, стала лауреатом всех международных конкурсов и объездила весь мир. Не была только в Австралии. Лариска тоже стала тем, кем хотела: вышла замуж за военного инженера, москвича, родила троих детей. Инженер демобилизовался, и теперь они живут в Москве. Я с ней не вижусь, как-то не выходит. Знаю только, что ее новая фамилия Демиденко и живет она на проспекте Вернадского. Однажды я получила из нашего училища письмо с приглашением на юбилей. Оно начиналось так: «Уважаемая Тамара Григорьевна!» Видимо, в конверт с моим адресом вложили письмо Тамаре, той, что на первом месте по красоте. Значит, мое письмо попало к ней. Я долго смотрела на конверт, на письмо, потом ни с того ни с сего оделась, вышла на улицу, взяла в Горсправке Ларискин адрес и поехала к ней домой. Ларискин дом был девятиэтажный, стоял возле искусственных прудов. Дверь отворила Лариска. Она была красива, но иначе, чем прежде. Время подействовало на нас по-разному: Лариска раздалась в плечах и в бедрах, а я, наоборот, съежилась, как говорят мои родители, удачно мумифицировалась. Мы узнали друг друга в ту же секунду и не могли двинуться с места. Я стояла по одну сторону порога, Лариска – по другую, обе парализованные, с вытаращенными глазами, как будто нас опустили в ледяную воду. Потом Лариска перевела дух и сказала: – Ну, ты даешь! Я тоже очнулась, вошла в прихожую, сняла шубу. И все вдруг стало легко и обыденно, как будто мы расстались только вчера или даже сегодня утром. В прихожую вышла девочка лет восьми, беленькая, очаровательная. – Это моя дочь. А это тетя Кира, – представила нас Лариска. – Тетя Кира, вы очень модная! – сказала мне девочка и обратилась к матери: – Дай мне рубль! – Зачем? – Я должна сходить в галантерею, у нашей учительницы завтра праздник. – Сделаешь уроки, потом пойдешь! – распорядилась Лариска. Средняя дочь была в детском саду, или, как выразилась Лариска, ушла на работу. Младшая девочка спала на балконе, ей было пять месяцев. Лариска сказала, что вчера она научилась смеяться и целый день смеялась, а сегодня целый день спит, отдыхает от познанной эмоции. – Еще будешь рожать? – спросила я. – Мальчишку хочется, – неопределенно сказала Лариска. – А зачем так много? – Из любопытства. Интересно в рожу заглянуть, какой получится. – Дети – это надолго, – сказала я. – Всю жизнь будешь им в рожи заглядывать, больше ничего и не увидишь. – А чего я не увижу? Гонолулу? Так я ее по телевизору посмотрю. В передаче «Клуб кинопутешествий». – А костер любви? – спросила я. – Я посажу вокруг него своих детей. Лариска достала вино в красивой оплетенной бутылке, поставила на стол пельмени, которые она сама приготовила из трех сортов мяса. Пельмени были очень вкусные и красивые. – Все деньги на еду уходят, – сказала Лариска. – Мой муж сто килограммов весит… – Такой толстый? – У него рост – метр девяносто шесть, так что килограммы не особенно видны. Вообще, конечно, здоровый… – созналась Лариска. – А чем он занимается? – Думаешь, я знаю? Лариска разлила вино. – За что выпьем? – Она посмотрела на меня весело и твердо. – За Игнатия! – Да ну… – Что значит «да ну»! Собиралась плыть до него, как до Турции. – Ну и доплыла бы, и что бы было? – Лариска поставила на меня свои глаза. Вошла девочка с тетрадью. – У меня «у» не соединяется, – сказала она. Лариска взяла у нее тетрадь. – Ты следующую букву подвинь поближе. Девочка смотрела на меня. – Да куда ты смотришь? Сюда смотри! Видишь, хвостик от «у»? Он должен утыкаться прямо в бок следующей букве. Поняла? Девочка взяла тетрадку и кокетливо зашагала из комнаты. – Гонорскую помнишь? – спросила я. – Вышла замуж за Игнатия. Лариса опять поставила на меня свои глаза и держала их долго – дольше, чем возможно. Потом выпила полстакана залпом, будто запила лекарство, и пошла из комнаты. – А ты почему развелась? – крикнула Лариска. – Профессия развела! – крикнула я. – Я ведь все время играю, на семью времени не остается. – Разве нельзя и то и это? – Может, можно, но у меня не получается. – Ну и дура! – сказала Лариска, возвратившись с кофе. – Подумаешь: Франция, Америка… А заболеешь – стакан воды подать некому. – Это да… – согласилась я. – Французы послушают твой концерт, похлопают и разойдутся каждый к себе домой. А ты – в пустую гостиницу. Очень интересно! Лариска села к столу и снова разлила вино по стаканам. – За что? – За рараку! – сказала я. Вошла девочка, протянула Лариске тетрадку. – Я тебе покажу галантерею! – заорала Лариска напряженным басом. – Только об этом и думаешь! Никуда не пойдешь! Она хлестнула девочку тетрадкой по уху, смяв тетрадь. Девочка втянула голову, дрожала ресницами и не отрываясь смотрела на меня. Ей было тяжко терпеть унижение при посторонних. |