Онлайн книга «Муля, кого ты привез?»
|
– А эти каналы – они всегда открыты? – У меня они открываются с утра до двух часов дня. А дальше рука останавливается. Я больше не пишу. У меня не идет. Я, конечно, могу писать и дальше, но это будет мусор. Современные писатели могут писать весь день по двадцать страниц и даже больше, но читать это невозможно. Мне невозможно. А другим – не знаю. – Вы работаете каждый день? – Иногда не работаю по полгода. – А почему? – Просто живу. Творчество выжирает жизнь. Ничего вокруг себя не видишь. Не видишь, как твои дети растут, как цветы распускаются, как листья облетают. Становишься чеховским Тригориным: «Видишь на небе облако, похожее на рояль, и думаешь: надо запомнить». Творчество – конечно, счастье. Но и плата за него немаленькая. Твоя жизнь. – А вы хотели бы поменять свою судьбу на обычную, не творческую? – Нет. Потому что жизнь груба и скучна. В творчество можно спрятаться, как в норку, и не замечать ход времени. Творчество – это наркотик, зависимость. Но этот наркотик не убивает, а, наоборот, очищает и исповедует. – У вас есть хобби? – Есть. Строить. Если бы у меня было много денег, я строила бы дома. Я в этом понимаю. Я с удовольствием бы работала в строительном бизнесе, но меня не возьмут. – Почему? – Надо быть молодой и здоровой и менее азартной. Я увлекаюсь. Меня бы посадили. Или подставили. – Скажите, а сценарии вы сейчас пишете? – Нет. Я отдаю права на экранизацию. И после этого забываю. Когда выходят фильмы по моим повестям – не смотрю. Берегу себя. Не хочу расстраиваться. – А вот фильм «Террор любовью» очень интересный… – Да. Там просверкнула Ирина Розанова. Показала высокий класс. Я ее поблагодарила по телефону. А она – меня. Сказала: «Спасибо за материал». Но в основном я просто отдаю свои повести. Пусть делают что хотят. – Но ведь у вас были очень интересные оригинальные сценарии. «Джентльмены удачи», например. А вы не хотите написать продолжение? – Мне многие предлагали. Однажды позвонили из Киевской киностудии и пообещали миллион долларов. Я поперхнулась. Сказала: «Я у Данелии спрошу». Позвонила Данелии. – Я сейчас в Испании. Дорогу перехожу, – отозвался он. – Киевская студия предлагает вторую серию «Джентльменов». Дают миллион. – Врут. Проверь. – А как я проверю? – Ну ты же знаешь… – Откуда я знаю? – удивилась я. – Я сегодня прилечу в Москву, позвоню. Он позвонил. Мы долго говорили и пришли к выводу: из «Джентльменов удачи» больше ничего нельзя вытащить. Сюжет завершен. Жулики исправились. Можно только придумать другую историю с этими же героями. Но… Все умерли: Леонов, Вицин, Крамаров и даже Василий Алибабаевич. Более того, умерла страна, больше нет такой тюрьмы и такого детского сада. И авторы тоже другие. Мы, конечно, не умерли, но Данелия в тридцать шесть лет и в восемьдесят четыре года – разные люди. О себе я не говорю. Я – вечная весна! – Тогда, может быть, вы напишете новый оригинальный сценарий? – Этим стоит заниматься, когда у тебя есть хороший режиссер. Вместе садишься и придумываешь. Счастливое времяпрепровождение. А если нет хорошего режиссера, то нечего и время тратить. – Вы говорите о Данелии? – Да, я говорю о Георгии Николаевиче Данелии. – Он был хороший парень? – О гениальных людях так не говорят. Шукшин, например, Тарковский, Герман… В обычном, повседневном смысле они были плохие парни: алкоголики, шизофреники, эгоисты. Но это были гении, которые помогали осмыслить жизнь вокруг себя. Гениальные люди – это самое интересное. То, что они говорят, запоминаешь потом на всю жизнь. – Я знаю, что вы общались с Федерико Феллини. Каким он вам запомнился? – Как человек, который слышит шаги Командора. Он шел, шаркая, и словно прислушивался. Он умер через полгода, от инсульта. Когда он лежал в больнице, к нему пожелал приехать глава государства. Это была большая честь. Но Федерико спросил: «Пер ке?» (Зачем?) Зачем ему, умирающему, лицезреть немолодую физиономию чужого человека с гримасой фальшивого сочувствия? Феллини – очень крупная фигура для своего времени. Но даже его гениальные фильмы слегка устарели, потому что ничто не стареет так быстро, как кино и женщина. – Вы следите за современным кинематографом? – Естественно. – Вы верите, что наше кино поднимется? – Оно и сейчас не в плохом состоянии. Звягинцев, например. Фильм «Елена» – незабываем. – Вы смотрите передачи с вашим участием? – Не всегда. Стараюсь избегать. – Почему? – Вдруг я увижу себя глупой или косорылой? Расстроюсь. – Ради чего вы пишете, в чем смысл? – Я так живу. Смысл жизни – в самой жизни. И то же самое – творчество. Я не люблю слово «творчество», оно мне кажется пафосным и нескромным, но не могу придумать замены. Смысл писания – в самом процессе. А о читателе я не думаю. Бред. Книга сама найдет своего читателя. Другое дело – писательство, как и любая творческая работа, – самовыражение. Автор выражает себя. Значит, надо иметь качественную душу. То есть быть добрым человеком. Я прочитала у Людмилы Улицкой такую фразу: «Ты злоязыкая, но добрая. Пиши». Злоязыкая – значит, яркая. А добрая – это хороший человек. Стало быть, задача: «чувства добрые лирой пробуждать». И делать это интересно. Писатель – немножко проповедник. Если проповедь скучна, паства разбежится. – Один из ваших рассказов называется «Самый счастливый день». А какой самый счастливый день был у вас? – У меня было много счастливых дней. Например, когда первый раз засмеялась моя трехмесячная дочка. Она лежала в кроватке и смеялась, а мы с мужем смотрели на нее и тоже смеялись от счастья. Еще. Однажды в пионерском лагере я с девчонками попала под дождь. Мы бежали и визжали. Потом забежали в палату, я с размаху села на кровать, встряхнула мокрыми волосами и почувствовала счастье. Ни от чего. Беспричинное. Просто счастье оттого, что молод, организм – как новая отлаженная машина, никаких испытаний, никакого жизненного опыта, который не что иное, как копоть и накипь. А тут – самое начало, и каждый листочек на дереве обещает счастье. Еще. Прибалтика. Берег моря. Мне протянули свежий журнал с моим первым рассказом. Первый опубликованный рассказ с хорошей фотографией, с предисловием самого Симонова. Я как будто проглотила гранату, начиненную счастьем. Поняла, что сейчас взорвусь, и побежала вдоль берега по мокрому спрессованному песку. Я бежала от Дзинтари до Майори, километра три, и остановилась, только когда выдохлась. Стояла без сил, с бьющимся сердцем – полная счастья от макушки до пят. |