Книга Низина, страница 52 – Джумпа Лахири

Бела хотела сразу встать в бочку, чьи бортики показались ей подобием душевой кабины, но ей не разрешили. Поэтому она мылась прямо так, на открытом пространстве, безо всяких стен, рядом с ворохом грязных тарелок и кастрюль, ожидавших своей очереди. Под присмотром Дипы, а также банановых пальм и сидевших на них ворон.

— Вам надо было приехать не сейчас, а попозже, — сказала Дипа, вытирая ноги Белы клетчатым полотенцем, грубым, похожим на посудное.

— Почему?

— Тогда будет праздник Дурга-Пуджо. А сейчас одни только дожди.

— Зато я здесь отмечу свой день рождения, — сказала Бела.

Дипа говорила, что ей то ли шестнадцать, то ли семнадцать. Когда Бела спросила Дипу, когда у нее день рождения, та сказала, что точно не знает.

— Ты не знаешь, когда родилась?

— В месяц «басанта каль».

— А это когда?

— Когда кокилы начинают петь.

— А в какой день именно ты отмечаешь день своего рождения?

— А я не отмечаю.

На солнечной террасе бабушка натерла руки, ноги и голову Белы каким-то сладковатым маслом из стеклянной бутылочки. Бела послушно стояла в одних трусиках, словно маленький ребенок, держа руки вдоль туловища и расставив ноги.

Потом бабушка расчесывала Беле волосы, пальцами расплетая спутавшиеся пряди. Она подолгу держала их в руках — разглядывала.

— Мать не учила тебя завязывать волосы?

Бела покачала головой.

— А в школе у вас этого разве не требуют?

— Нет.

— Тебе нужно заплетать косы. Особенно на ночь. Сейчас пока две, а потом, когда станешь постарше, одну.

Мать никогда не говорила ей ничего про косы, сама носила короткую, как у мужчины, стрижку.

— У твоего отца тоже были такие волосы. Непослушные. Особенно в сырую погоду. И он не давал мне прикасаться к ним. Да ты даже на фотографии можешь увидеть, какой беспорядок был у него на голове.

Обедала Бела в бабушкиной спальне. Дома в Род-Айленде она привыкла есть рис, но здесь он был какой-то слишком острый и почему-то не белый. Иногда попадались крошечные камешки, которые не выбрала Дипа, они противно скрипели во рту, и этот хруст отдавался в ушах.

Обеденного стола в комнате не было. Вместо него на полу расстилали расшитое покрывало, на него ставили блюда с едой и на нем же сидели. Бабушка устраивалась в сторонке, поджав под себя ноги и сложив на коленях руки, и наблюдала, как Бела ест.

На стене висели две фотографии, которые отец недавно приносил в молельную для поминального обряда. Фотографии дедушки Белы и юноши, которого бабушка почему-то назвала отцом Белы. Девочка никогда не видела отца таким молодым, ни в жизни, ни на фотографии.

Под фотографиями на стене, наколотая на гвоздь, висела пачка всяких квитанций и чеков, шуршащих на ветерке от лопастей вентилятора. Отец с фотографии на стене с интересом наблюдал за тем, как Бела ест ложкой рис, а вот дедушка, чей усталый взгляд был устремлен куда-то вдаль, похоже, совсем не замечал ее присутствия.

Кроме этих двух фотографий и пачки квитанций, на стенах больше не на что было смотреть. Ни полок с книгами, никаких сувениров, привезенных из путешествий, — ничего, что могло бы подсказать, как бабушка любит проводить время. Часами напролет бабушка сидела на террасе и смотрела через решетку вдаль.

Каждый день в одно и то же время Дипа помогала бабушке спуститься во двор, где они срезали цветы, росшие в горшках и вдоль каменного забора, ставили букетик из них в медный кувшинчик с водой и уходили.

Дипа и бабушка брели мимо прудов к берегу затопленной низины. Там они подходили к какому-то определенному месту, довольно долго стояли, а потом шли обратно. Когда бабушка возвращалась, цветов в кувшинчике не было.

— Что ты там делаешь? — однажды спросила ее Бела.

Бабушка сидела на своем складном стуле со сложенными на коленях руками, не поднимая глаз, ответила:

— Разговариваю с твоим отцом.

— Мой отец в доме.

Бабушка устремила на нее свои синие глаза.

— Разве?

— Да, пришел недавно.

— Да? И где же он?

— В нашей комнате.

— И что он делает?

— Прилег. Сказал, что ходил в офис «Америкэн экспресс» и очень устал.

— А-а… — Бабушка отвернулась.

Небо померкло. На нем снова собирались грозовые тучи. Дипа побежала на крышу снять развешанное на веревке белье. Бела тоже помчалась — помочь ей.

— А у вас в Род-Айленде такие дожди бывают? — спросила Дипа.

Беле трудно было давать такие длинные объяснения на бенгальском. Но ураган в Род-Айленде являлся одним из самых ранних ее детских воспоминаний. Она не помнила сам ураган, но помнила приготовления к нему и последствия. Помнила ванну, до краев заполненную водой про запас. Забитые людьми супермаркеты и опустевшие полки. Помнила, как помогала отцу наклеивать крест-накрест на оконные стекла липкую ленту, следы от которой долго потом оставались на стекле, даже когда ленту содрали.

На следующий день она ходила с отцом в университетский городок и видела там отломанные ветки и зеленые листья на улицах и во дворе перед учебными корпусами. Видела даже вырванное с корнем дерево. Оно лежало теперь на земле и казалось даже еще огромнее, чем когда росло.

Отец привез с собой в Калькутту фотографии, чтобы показать их бабушке. Большинство было сделано в доме, где Бела и ее родители жили сейчас. Они переехали туда два года назад, в то лето Беле исполнилось десять лет. Этот дом находился ближе к заливу, недалеко от океанографического института, где когда-то учился отец. Отсюда ему было удобно добираться до лаборатории, где он работал, зато далеко от их прежнего дома в университетском городке, где выросла Бела и где ее мать теперь дважды в неделю по вечерам вела семинары по философии.

Белу расстраивало, что моря из окон не было видно, хотя дом их находился всего в миле. Близость моря ощущалась только в солоноватом запахе ветра.

Там была фотография с обеденным столом, с камином, с верандой. Со всеми ее знакомыми вещами. Была фотография огромных камней, отгораживавших их дом от соседской территории, на камни Бела иногда взбиралась. Фотографии фасада в осеннюю пору с красно-желтой листвой и зимние фото с голыми ветками, покрытыми инеем. Фотография Белы на фоне маленького японского клена, который весной посадил отец.

На другой фотографии Бела стояла на красивом, выгнутом полумесяцем пляже в Джеймстауне, куда они ездили по утрам в воскресенье, и папа покупал пончики и кофе. Там папа учил ее плавать, и она прямо из воды любовалась овечками, пасущимися недалеко на лугу.

Бабушка разглядывала фотографии с таким видом, словно на них было изображено одно и то же.