Онлайн книга «Вечный запах флоксов»
|
– Да что там. Кроссворд, великое дело! – Ну, не скажите, – вздохнула она. – Говорят, что хорошо развивает память. Потом они пили чай – сначала молча, стесняясь и все не решаясь начать беседу. А потом – понеслось. Вдруг она стала рассказывать про себя, про сына, про внучку и про сноху. Про огород и цветы, которые она так любит, – георгины, левкои, флоксы. Потом стали говорить про грибы, и обрадовались, что оба – заядлые грибники. Потом она вдруг вздохнула: – Сто лет в лесу не была… Одной страшновато, а не с кем… – Да сходим! – торопливо заверил Любочкин, небрежно махнув рукой. Она вздрогнула от волнения, опять покраснела и вытянулась в струну, не решаясь переспросить или уточнить – а когда? Когда, собственно, сходим? А он уже болтал про рыбалку, про дружка Ваську и «во-от таких сомов! В метр длиной. Веришь?» Она верила. Кивала и верила. Всему верила – и про грибы, и про сомов. Потом опять говорили – про маму, отца, про его родню. Она рассказывала что-то про маленького Петьку, а он про свою дочку Дашу, хвастаясь, что он уже дед и внука его зовут Дениской. Шикарный пацан. Умнейший! Она подхватывала про внучку – красавица, умница. – Вся, короче, в тебя, – хохотал Любочкин, – вылитая, короче! А она опять краснела и говорила: – Да ну, скажешь вот тоже! – А потом осторожно спросила: – Коля… Ты меня извини. Ради бога. Но что ты – в трусах? В простыне, в смысле? Без спортивного? Он помолчал, а потом ответил: – Честно сказать, неохота просить. Дашка, дочка, с малым. Он приболел чего-то. А бывшую… Неохота вот, понимаешь? Недобрая она, злая… Вредная, короче, дамочка. Галя кивнула. – И таких видали. Но ты… Не расстраивайся. Мало ли чего в жизни бывает… Наладится… может… – неуверенно добавила она. Любочкин посмотрел на нее с интересом. Этаким мужским взглядом окинул ее. По лицу пробежался, по шее и по плечам. Притормозил на груди и вздохнул: – Наладится. Может… И даже, – тут он помолчал, – скорее всего! Утром, раздав завтрак, она побежала к метро. Там сбоку примостилась пара палаток со всяким рыночным барахлом. Она купила костюм спортивный. Китай. Синий с красными «генеральскими», как сказала продавщица, лампасами. Три пары носков, две – трусов и пару маек. Мыло и мыльницу, зубную щетку и пасту, два полотенца – поменьше и побольше. Тапочки домашние, велюровые, в клетку. Расческу, одеколон, гель для душа. Вдобавок – колбасы нарезанной полукопченой, полкило помидоров на веточке, три огурца свежих, две груши «конференс» и килограмм винограда киш-миш. Без косточек. Глянула на часы и ойкнула – через пятнадцать минут обед, а она… Все копается. Точно – куконя! Следующий вечер они провели вместе. Опять пили чай, говорили за жизнь. Любочкин повторял, что «такого человека он не встречал никогда». – Ни разу – за всю, Галя, долгую жизнь! Она смущалась, не поднимала глаз и все говорила: – Да ну! Пустяки какие, не о чем говорить. – Есть о чем, – сурово и твердо возражал Любочкин, – очень даже есть! Ты мне, Галя, поверь. В свои выходные она тосковала, кругами ходила по квартире и слушала пластинку любимой Пугачевой. Потом спохватилась, забегала и поставила тесто на пирожки – с капустой, с картошкой, с повидлом. «Принесу гостинец, – подумала, – вот обрадуется!» А когда пришла на работу, узнала, что Любочкин выписался. – Как? – тихо спросила она, и сердце ее словно остановилось. – Так, – пожала плечом равнодушная медсестра, – а что ему тут валяться? Здоровый кобель, на нем воду возить! – Здоровый? – ахнула Галя и возмутилась. – Какой он здоровый? Это… на тебе, Люда, надо воду возить! Села у себя в буфетной и разревелась. Долго ревела, до самого обеда. Зашла санитарка Тамара и предложила развезти обед за нее. – А ты отдыхай, Галочка! Что я, не справлюсь? На третьи сутки после смены Галина побрела домой. Медленно шла к метро, загребая ногами осеннюю грязь. В вагоне закрыла глаза – смотреть на людей не хотелось. Тошнило просто от всех этих лиц. Шла к своему подъезду, не поднимая головы. Думала: «Вот сейчас лягу, и на два дня. Вообще не поднимусь. И гори все огнем!» Она поднялась в квартиру, включила свет и поставила пластинку. Пугачева пела так пронзительно, так душевно, что она опять расплакалась, плюхнувшись на стул в коридоре. В дверь раздался звонок. Галина, чуть подумав, открыла. На пороге стоял Любочкин, и в руках у него был букет из белых гвоздик. – Пустишь, хозяйка? – смущенно проговорил он и тут же шагнул в прихожую. Она взяла из его рук цветы и продолжала стоять, замерев и глупо моргая глазами. – Есть чего… поесть в доме? – строго спросил он. – Ну, из еды? Она вздрогнула, словно очнулась, закивала головой и быстро затараторила: – Пирожки есть – с картошкой, с капустой и сладкие. Полотенцем прикрыла – наверное, не зачерствели. И в холодильнике. Вот разогреем – и с чаем! Он важно кивнул. Она бросилась на кухню – разогревать пирожки и ставить чайник. Он прошелся по квартире, вышел на балкон, свесился вниз, оглядел двор. Стол был накрыт. Они молча выпили чаю. Он оглядел стены и кивнул на обои. – Поменять надо, Галя! Несвежие! Она сглотнула, кивнула и уставилась на него. Потом пошли в комнату, где надрывалась от горя певица – «Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров! Без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом!» Любочкин протянул к ней руки и привлек к себе. Галина побледнела и закрыла глаза. Певица уговаривала любимого ей поверить. Галине тоже очень хотелось поверить Любочкину. Она положила голову ему на плечо. Они танцевали. |