Книга Та еще семейка, страница 39 – Алексей Макеев

— Боже, поможи! — на украинской мове, шутливо, но не без мольбы в голосе, воскликнул Маслаченко.

Дмитрий Ряузов долго совещался со своим школьным товарищем, человеком редких качеств — преданного и твердого при исполнении любых обещаний. Звали товарища Сергей Ардаматский. Он был мелковат по сравнению с рослым Дмитрием, чернявый, подвижный, ловкий. Окончил после школы радиотехнический техникум, армию отслужил интеллигентно: по специальности. Готовился теперь в институт. А пока работал в автосервисе, куда устроил и Дмитрия.

После упомянутого совещания друзья пришли к единому мнению по поводу некоторых обстоятельств. Нам неизвестно, какие обстоятельства обсуждали молодые люди. Впрочем, Дмитрий раза два звонил капитану Маслаченко и тоже говорил с ним на разные темы. Некоторые разговоры по телефону относились к трагической смерти Всеволода Васильевича Слепакова. Дмитрий Ряузов уточнял место происходившей трагедии и спрашивал о событиях, предшествовавших гибели отца.

Капитан подробно рассказал обо всем, что знал, и прибавил к рассказанному свои сожаления в смысле невозможности доказать преступные действия консьержки Антонины Кульковой и жильца с одиннадцатого этажа Хлупина, роковым образом повлиявших на судьбу супругов Слепаковых. Маслаченко упомянул и о том, что медсестра, преднамеренно умертвившая с помощью укола жену Слепакова Зинаиду Гавриловну, застрелена при задержании капитаном Сидориным. Маслаченко не постеснялся изъявить в связи с этим удовлетворение. Он подчеркнул справедливость наказания для лиц, совершивших тяжкие преступления или создавших предпосылки для гибели невинных людей.

Дмитрий Ряузов охотно согласился с оперуполномоченным.

Тем временем консьержка Кулькова полностью восстановила поврежденное здоровье и снова занимала место в комнатке с застекленным квадратом для обозрения. Иногда она находилась на улице, при входной двери, следила, чтобы несовершеннолетние хулиганы не ломали домофон. При этом консьержка по-прежнему пестовала черного желтоглазого кота, норовившего от нее сбежать, или беседовала с пожилыми обитательницами подъезда. Бывало, что смотрела в конурке телевизор.

— Кто живет нынче в квартире Слепаковых, будь земля им пухом? — спрашивала Кулькову старушка с клюкой и неразлучным псом, пекинесом Прошкой, который во время беседы поднимал курносую морду и внимательно слушал их пересуды. Правда, в его узковатых, китайских глазках светилась мечта укусить наглого консьержкиного кота. Но он сдерживал себя во избежание наказаний со стороны хозяйки. А кроме того, опасался котовых когтей.

Проклятый брюнет действительно был зловещим животным и впрямь смахивал на ведьмино сопровождение. Спутник консьержки презрительно не замечал низенького пекинеса, лишь иногда встряхивал неодобрительно ухом, если тот позволял себе подлаивать пронзительным голосом.

— На ихнем месте теперь живут новые жильцы. Уж такие хорошие, красивые мужчины! Все как есть — бизнесмены, иностранцы, чтобы мне век воли не видать, — отвечала старушке с клюкой и пекинесом еще более заплывшая жирами за время лежания в больнице консьержка Тоня. Почему она употребила в конце своего высказывания лексику мест не столь отдаленных — осталось загадкой. Пока.

— Иностранцы? — уточнила старушка с клюкой. — Кавказской нации али узбеки?

— Да что ты, Анна Тихоновна, какое там! Мне наша председательница домового правления Гульнара Осиповна так прямо и выложила: они, говорит, есть прямые свиститы. Нет… трамсвиститы.

— И что же они теперь свистеть-то нарочно в Москву приехали?

— Экая ты темная гражданка, Анна Тихоновна. Они не свистят, а занимаются скупкой золота, серебра, старинных монет и всяких правительственных орденов. Я все про них точно запомнила. У них скупочная лавка-то на колесах, на «Тойоте», прямо гдей-то у Таганской площади. А свиститы они по нации.

— Господи, кого только нет — и еговисты, и адвентисты. И сатанисты. А теперь и свистисты какие-то…

— «Трам» не забудь, Кузьминична. Трамсвистисты.

Суммировав таким образом свое мнение о невнятном для них явлении трансвеститов, любознательные собеседницы вздохнули и, оглянувшись с осторожностью, опять сблизили морщинистые лбы.

— Слышь, Анна Тихоновна, а жильцы, которые сдавали квартиру на одном этаже со Слепаковыми, что говорят? — спросила консьержка Тоня.

— Про что они должны говорить-то?

— Да про съемщиков. Куды они подевалися, не слыхать?

— Как же, мой племянник Егор спрашивал недавно, когда Прошку выгуливал. Что, значит, с вашими квартирантами? Канули, что ль, куда-то? Оказывается, они обои убились.

— Как убились! Из огнестрельного? — ахнула Тоня и выпустила кота на зашарканный тротуар.

— Да нет. На своей личной машине… как ее…

— «Шевроле» у них была.

— Так вот они на этой самой «Шевроле» с разгону в грузовик врезались. Вдрызг. Полиция подъехала, а двери не откроешь. Еле-еле достали. У них руки-ноги оторваны, а головы расколоты, как яйцо всмятку. Во какие дела, — закончила консьержкина собеседница. После чего потащила пекинеса на поводке подальше от кота Тони, который откровенно проявлял враждебные намерения в сторону курносого пса китайской породы.

— Беда, — бормотала Антонина Игнатьевна; она внезапно стала поразительно мрачной, и ее небольшие тусклые глаза словно заискрились изнутри угрюмой мыслью. — Пьяные, что ль, напились, уроды?.. Или обкурились? А у меня кое-что осталось… Как бы не погореть. Эх, бараны!..

В завывающем, как голодный волк, лифте консьержка поднялась на одиннадцатый этаж. Надавила кнопку звонка. Едва дождавшись хозяина, ввалилась через порог.

— А, — нелюбезно проскрипел из прихожей Хлупин. — Опять вас принесло, Антонина Игнатьевна. Чем меня на этот раз спровоцировать хотите?

— Широко пасть-то не разевай, — ответила на хлупинское приветствие Кулькова. — Слушай, что я тебе скажу. Давай одевайся под работягу: телогрейку доставай, кепару мятую, сапоги. Нагрузишь тележку газетами…

— Какими еще газетами?

— Какие ты развозишь по подъездам во всем районе. С рекламами, бесплатную.

— «Экстра-плюс»? — глухим голосом уточнил Хлупин.

— Да, ее. Я тебе вручу пакет. Не тяжелый, грамм шестьсот-семьсот. Упрячешь пакет в газетах, поедешь к салону «аргентинцев», понял? Отдашь Жорке Пигачеву.

— А если меня остановит полиция? — зашептал Хлупин, с ненавистью глядя на Тоню. — Ничего я не повезу! Хочешь в тюрьму меня засадить?

— Никто тебя не тронет, хорек драный! Нужен ты кому… — скривилась Кулькова. — Отвезешь, я тебе отсчитаю пять тысяч, понял? Не долларов, не радуйся. Пять тысяч рублей получишь. А не повезешь, не жить тебе, гнида! Ты меня изучил, Генка? Ну, то-то… Я зря пугать не буду. Жду внизу, поторопись.

Кулькова спустилась к себе в дежурку. Минут через двадцать появился хмурый Хлупин, волоча хозяйственную тележку, нагруженную пачками бесплатной газеты с цветными рекламами. Воровато бросая взгляды по сторонам, консьержка помогла отставному прапорщику спрятать в газетах увесистый полиэтиленовый пакет, замаскированный под бумажный сверток и перевязанный бечевкой.