Онлайн книга «Ничего особенного»
|
– Хорошо, – пообещала мама. – Я не буду грубо вмешиваться. Дюк лежал в теплой, уютной темноте и думал о том, что другая школа – это другие друзья. Другие враги. А он хотел, чтобы друзья и даже враги были прежними. Он к ним привык. Он в них вложился, в конце концов. Машу Архангельскую он сделал счастливой. Марееву – стройной. Тете Зине выразил свой протест. Лариске обеспечил летний отдых в Прибалтике с садом и огородом. – Знаешь, в чем твоя ошибка? – спросила мама. – В том, что ты живешь не своей жизнью. Ты ведь не талисман. – Неизвестно, – слабо возразил Дюк. – Известно, известно. – Мама поцеловала его, как бы скрашивая развенчание нежностью. – Ты не талисман. А живешь как талисман. Значит, ты живешь не своей жизнью. Поэтому ты воруешь, врешь, блюешь и воешь. Дюк внимательно слушал и даже дышать старался потише. – Знаешь, почему я развелась с твоим отцом? Он хотел, чтобы я жила его жизнью. А я не могла. И ты не можешь. – А это хорошо или плохо? – не понял Дюк. – В Библии сказано: «Ни сыну, ни жене, ни брату, ни другу не давай власти над собой при жизни твоей. Доколе ты жив и дыхание в тебе, не заменяй себя никем…» Надо быть тем, кто ты есть. Самое главное в жизни – найти себя и полностью реализовать. – А как я себя найду, если меня нет? – Кто сказал? – Нина Георгиевна. Она сказала, что я безынициативный, как баран в стаде. – Ну и что? Даже если так… Не всем же быть лидерами… Есть лидеры, а есть ведомые. Жанна д’Арк, например, вела войско, чтобы спасти Орлеан, а за ней шел солдат. И так же боролся и погибал, когда надо было. Дело не в том, кто ведет, а кто ведомый. Дело в том, куда они идут и с какой целью. Ты меня понял? – Не очень, – сознался Дюк. – Будь порядочным человеком. Будь мужчиной. И хватит с меня. – Почему с тебя? – не понял Дюк. – Потому что ты – моя реализация. – И это все? – Нет, – сказала мама. – Не все. – А как ты себя реализовала? – В любви. – К кому? – насторожился Дюк. – Ко всему. Я даже этот стул люблю, на котором сижу. И кошку соседскую. Я никого не презираю. Не считаю хуже себя. Дюк перевел глаза на стул. В темноте он выглядел иначе, чем при свете, – как бы обрел таинственный дополнительный смысл. – А без отца тебе лучше? – спросил Дюк, проникая в мамину жизнь. Они впервые говорили об этом. И так. Дюку всегда казалось, что мама – это его мама. И все. А оказывается, она еще и женщина, и отдельный человек со своей реализацией. – Он хотел, чтобы я осуществляла его существо. Была при нем. – А может быть, не так плохо осуществлять другого человека, если он стоит того, – предположил Дюк. – Чехова, например… – Нет, – решительно сказала мама. – Каждый человек неповторим. Поэтому надо быть собой и больше никем. Дай слово, что перестанешь талисманить. – Даю слово, – пообещал Дюк. – Это талисманство – замкнутый порочный круг. Все, кого ты облагодетельствовал, придут к тебе завтра и снова станут в очередь. И если ты им откажешь, они тебя же и возненавидят и будут помнить не то, что ты для них сделал, а то, чего ты для них не сделал. Благодарность – аморфное чувство. Дюк представил себе, как к нему снова пришли. Аэлита – за новым ребенком в новой семье. Тетя Зина – за ковром, Виталька Резников – за институтом, Маша – за Виталькой. Кияшко захочет вернуть все, что когда-то раздарила. – Даю слово, – поклялся Дюк. – А теперь иди к себе и спи. И не бойся, ничего с тобой не будет. – А с Аэлитой? – И с ней тоже ничего не случится. Просто будет жить не в своем возрасте. Пока не устанет. И все. Иди, а то я не высплюсь. Дюк побежал трусцой к себе в комнату, обгоняя холод. Влез под одеяло. Положил голову на подушку. И в эту же секунду устремился по какой-то незнакомой лестнице. Подпрыгнул, напружинился и полетел в прыжке. И знал, что, если напружинится изо всех сил, может лететь выше и дальше. Но не позволял себе этого. Побаивался. Такое чувство бывает, наверное, у собаки, играющей с хозяином, когда она легко покусывает его руку и у нее даже зубы чешутся – так хочется хватить посильнее. Но нельзя. И Дюк, как собака, чувствует нетерпение. И вот не выдерживает – напрягается до того, что весь дрожит. И летит к небу. К розовым облакам. Счастье! Вот оно! И вдруг пугается: а как обратно? И в этот момент зазвенел телефон. Дюк оторвал голову от подушки, обалдело смотрел на телефон, переживая одновременно сон, и явь, и ощущение тревоги, звенящей вокруг телефона. Он снял трубку. Хрипло отозвался: – Я слушаю… Там молчали. Но за молчанием чувствовалась не пустота, а человек. Кто это? Аэлита? Зомби? Маша Архангельская? Кому он понадобился… – Я слушаю, – окрепшим голосом потребовал Дюк. – Саша… это ты? Извини, пожалуйста, что я тебя разбудила… Дюк с величайшим недоумением узнал голос классной руководительницы Нины Георгиевны. И представил себе ее лицо с часто и нервно мигающими глазами. – Мне только что позвонили из больницы и сказали, что мама плохо себя чувствует. И чтобы я пришла. Я очень боюсь. Дюк молчал. – Ты понимаешь, они так подготавливают родственников, когда больной умирает. Они ведь прямо не могут сказать. Это антигуманно… Волнение Нины Георгиевны перекинулось на Дюка, как пожар в лесу. – Я тебя очень прошу. Сходи со мной в больницу. Пожалуйста. – Сейчас? – спросил Дюк. – Да. Прямо сейчас. Я, конечно, понимаю, что ты должен спать. Но… – А какая больница? – спросил Дюк. – Шестьдесят вторая. Это недалеко. – А как зовут вашу маму? – Сидорова Анна Михайловна. А зачем тебе? – Перезвоните мне через пятнадцать минут, – попросил Дюк. – Хорошо, – согласилась Нина Георгиевна убитым голосом. Дюк положил трубку. Набрал 09. Там сразу отозвались, и слышимость была замечательная, поскольку линия не перегружена. Дюку сразу дали телефон шестьдесят второй больницы. И в шестьдесят второй отозвались сразу, и чувствовалось, что больница рядом, потому что голос звучал совсем близко. – Рабочий день кончился, – сказал голос. – Звоните завтра с девяти утра. – Я не могу завтра! – вскричал Дюк. – Мне надо сейчас! Я вас очень прошу… – А ты кто? – спросил голос. – Мальчик или девочка? – Мальчик. – Как фамилия? – спросил голос. |