Книга Ритуал прощения врага, страница 45 – Инна Бачинская

— Ты? Здесь? А я как сюда попал?

— Ты пришел ночью.

— Ночью? Не помню. И ты открыла?

Она кивнула.

— Отчаянная ты, я бы не открыл. — Он ухмыльнулся, рассматривая ее.

— Ты стучал в дверь…

— Я буянил?

— Нет! Ты просто лег под дверью и… вот.

— Лег под дверью? Вырубился?

— Ну… да.

— И ты меня сюда… Мы что, знакомы? Ты меня знаешь? Как тебя зовут?

— Я тебя не знаю. Меня зовут Татьяна.

— Вредная привычка открывать чужим, можно нарваться. В следующий раз оставь тело под дверью. Поняла?

Татьяна снова кивнула. У него странная манера говорить с ухмылкой, и непонятно, шутит он или серьезен. Она лежала в неудобной позе, упираясь локтем в подушку, и как завороженная смотрела ему в глаза. Когда он улыбался, на правой щеке появлялась ямочка, но в улыбке было что-то волчье — возможно, из-за острых клыков. Свои длинные черные волосы он скрутил в узел на макушке, и стал похож на сикха. Ему, наверное, около тридцати, прикинула она.

— Какого черта я сюда приперся? — раздумывал между тем незнакомец. — Ты меня точно не знаешь? Мне кажется, я тебя где-то видел.

Татьяна помотала головой.

— И что же нам теперь делать?

— Хочешь кофе? — спросила она.

— Хочу. И еще… я бы принял душ, если можно. Горячая вода есть?

Спустя полчаса парень появился на кухне — умытый, посвежевший, мокрые волосы его лежали на плечах, мягко светились золотом необычные глаза. Правый был темнее левого. Что-то потустороннее почудилось в нем Татьяне, накрывавшей на стол. Он же, сидя на табурете, откровенно рассматривал ее, и она почувствовала, что краснеет.

— Какой этаж? — неожиданно спросил парень.

— Пятый, — не сразу сообразила она.

— Это хорошо. — Он задумчиво покивал. — Высоко. А у меня нет горячей воды. Вообще нет. Да и холодная не каждый день. Знаешь, нетрудно быть оптимистом, когда есть горячая вода. Ты по жизни оптимист?

— Я? — Татьяна растерялась от странных речей гостя и не нашлась, что сказать.

— Живешь в городе, горячая вода… опять-таки, пятый этаж. Впрочем, он тебе не нужен. — Он помолчал. — А я бы не отказался, а то все без толку. Как будто заговорили, честное слово!

— Как тебя зовут? — спросила озадаченная Татьяна, не придумав ничего лучше.

— А… — Парень задумался. — Игорь. Ты действительно меня не знаешь? Может, ты натурщица?

— Кто? — Татьяна от неожиданности с размаху поставила сковородку с омлетом обратно на плиту. — Ты что, художник?

— Вроде того. Так ты не натурщица? Когда у меня есть деньги, я приглашаю… Вспомнил! — Он хлопнул себя ладонью по лбу. — Здесь же Ленка живет! Ну, конечно! А где она?

— Она уехала в деревню еще год назад.

— В деревню? Как в деревню? Почему?

— Она вышла замуж, они купили дом и уехали.

— Замуж? Ага. А ты замужем?

Татьяна покачала головой, пододвинула ему тарелку.

— Ешь!

— Только кофе. Без сахара. Я не ем… флеш. В следующий раз приготовишь без ветчины.

— Чего ты не ешь? — не поняла она.

— Флеш. Плоть по-английски. Это сказал Бернард Шоу.

— Ты вегетарианец? А что ты ешь?

— Мясо — это яд. Любое. Я могу только яблоки и помидоры… ну, там, зелень. И кофе. Еще хлеб, черный. Человеку достаточно. У тебя есть хлеб?

Он серьезно смотрел на нее своими необычными глазами цвета светлого пива или меда, слегка разными, и ей казалось, что он ее дурачит. Его ухмылка, волчьи клыки, странные глаза… Она казалась себе страшно тяжеловесной — не умела подхватить его легкую манеру и красиво ответить — сказать что-нибудь столь же странное и необычное. Она достала хлеб, отрезала ломоть, протянула ему. Он взял, задержав ее руку, и она вспыхнула — скулами, лбом, щеками, шеей. Со своими необычными глазами, с распущенными по плечам длинными влажными волосами, страшно худой, заросший многодневной щетиной, он был похож на христианского мученика. Она перевела взгляд на его руку — красивой формы ладонь, длинные пальцы. И никаких следов крови…

— У тебя красивые глаза, — вдруг сказал он. — Темно-серые, почти синие. Очень редкий колер. И густые ресницы. Ты кто?

— Я? В каком смысле? Я здесь живу.

— Это я понял. На пятом этаже. Одна?

— Одна.

— Работаешь? Где?

— В ресторане.

— Повариха?

— Официантка.

— Ага. — Он кивнул. — Я был в ресторане всего два раза в жизни. Один раз на корпоративе, и мне потом три дня было плохо. Лучше б я помер. И самое паршивое — ничего не помогает!

Татьяна замерла, растерявшись, — похоже, он не шутит.

Он напряженно смотрел на нее — даже рот открыл, пытаясь вспомнить.

— Эврика! — вдруг вскрикнул громко. — Вспомнил! Я тебя знаю! Я видел тебя на приеме с китайцами в «Желтом лотосе»! Ну конечно!

— В «Желтом павлине», — машинально поправила его Татьяна.

— Павлины не бывают желтыми, — возразил он, улыбаясь. — Хотя… может, золотой? Золотой павлин? Нет! Китч. Терпеть не могу позолоты. Китаезы отличные ребята, купили мои ирисы с лягушкой и северный закат.

У Татьяны было чувство, что ее толкнули и она проснулась. Ее прошлое никуда не делось, оно все еще здесь. Неизвестно каким чином попавший к ней в дом человек оказался свидетелем! Ниточка между ней и Плотниковым натянулась, но не порвалась, а она-то надеялась…

— Ты уронила поднос, — продолжал Игорь. — Коля распустил руки, и ты уронила поднос. Я видел.

— Коля? — Татьяна ухватилась за незнакомое имя.

— Плотников! Мой брат. Покойный.

— Он твой брат?!

— Что, приставал? — ухмыльнулся Игорь. — Старший брат. Братишка, который так страшно любил жизнь. Деньги, тусовка, девочки — и на тебе! Такая неприятность. Знаешь, что с ним случилось?

Татьяна кивнула.

— Ментовка на ушах стоит, убийцу ищет, как же — зверски убит личный друг мэра, столп общества, известный благотворитель. И никто не знает и не хочет знать, что был мой братец распоследней с-с-волочью. Он К-к-ирюшу бил! — Игорь сжал кулаки. От возмущения он стал заикаться. — Даже на этом гребаном м-м-еждусобойчике он устроил ей выволочку, а дома… добавил. Она никогда не жаловалась, но я же видел синяки! Я все видел! Если бы ты знала, как я его ненавидел!

Татьяна молчала, полная тоскливого страха.

— Он ни одной юбки не пропускал! Я хотел еще тогда подойти к тебе, предупредить, но меня самого турнули. Он вызвал охранников, и меня выкинули с праздника. Ты ему, надеюсь, отказала? Хватило ума?