Онлайн книга «Самый жестокий месяц»
– Арман, что нам делать? – Ничего. Нам нужна выдержка. Я позвоню Анни и поговорю с ней. Вчера вечером я говорил с Даниелем. Он, похоже, воспринимает это нормально. – Чего хотят эти люди? – Чтобы я ушел в отставку. – Почему? – Это месть за Арно. Я стал символом позора, который постиг Квебекскую полицию. – Нет, Арман, дело не в этом. Я думаю, ты стал слишком влиятельным. Он повесил трубку и позвонил дочери – она тоже еще спала. Она выскользнула в другую комнату, чтобы поговорить с ним, потом услышала шаги Дэвида. – Папа, я должна поговорить с Дэвидом. Позвоню тебе попозже. – Мне очень жаль, Анни. – Это не твоя вина. Боже мой, он идет вниз – там газета. Я побегу. На мгновение Арман Гамаш представил себе сцену в доме дочери в монреальском квартале Плато-Мон-Руаяль. Дэвид, взъерошенный со сна и недоумевающий. Такой влюбленный в Анни. Анни, порывистая, амбициозная, полная жизни. И такая влюбленная в Дэвида. Он сделал еще один звонок. Своему другу и начальнику Мишелю Бребёфу. – Oui, allô, – раздался знакомый голос. – Я тебя не разбудил? – Вовсе нет, Арман. – Голос звучал приятно, дружески. – Я сам собирался позвонить тебе утром. Я читал вчерашние газеты. – А сегодняшнюю утреннюю? Последовала пауза, потом Гамаш услышал голос Мишеля: – Катрин, газеты уже доставили? Oui? Ты не можешь принести их сюда? Одну минуту, Арман. Гамаш услышал, как Бребёф шуршит листами газеты. Потом шуршание прекратилось. – Mon Dieu. Armand, c’est terrible. C’est trop [64] . Ты говорил с Анни? Она была крестной дочерью Мишеля и его любимицей. – Только что. Она еще не читала. Сейчас разговаривает с Дэвидом. Все это, конечно, вранье. – Думаешь, я в это поверил? – сказал Бребёф. – Конечно это ложь. Мы знаем, Анни никогда бы не завела роман. Арман, это становится опасным. Кто-нибудь поверит в это дерьмо. Может быть, тебе следует все объяснить. – Тебе? – Нет, не мне. Журналистам. На той первой фотографии ты был с Даниелем. Почему бы тебе не позвонить редактору и не объясниться с ним. Я уверен, что у тебя есть объяснение по поводу конверта. Кстати, что в нем было? – В том конверте, который я дал Даниелю? Да ничего существенного. Последовала пауза. Наконец Бребёф заговорил, на этот раз серьезным тоном: – Арман, это была вуаль? Гамаш рассмеялся: – Как это ты догадался, Мишель? Именно вуаль. Старая семейная вуаль. Ее сделала моя бабушка. Бребёф тоже рассмеялся, потом оборвал смех. – Если ты не пресечешь эти инсинуации, они будут продолжаться. Созови пресс-конференцию, скажи всем, что Даниель – твой сын. Скажи им, что было в конверте. Скажи им про Анни. Какой от этого будет вред? Какой будет вред? – Эта ложь будет продолжаться, Мишель. Ты это знаешь. Это монстр, у которого бессчетное число голов. Отсечешь одну голову – появятся другие, более сильные и злобные. Если мы ответим, то они будут знать, что мы у них на крючке. Я этого делать не стану. И в отставку не подам. – Ты говоришь как ребенок. – Дети иногда говорят умные вещи. – Дети упрямы и эгоистичны, – отрезал Бребёф. Воцарилось молчание. Мишель Бребёф заставил себя сделать паузу. Досчитать до пяти. Создать впечатление, что думает. Потом он заговорил: – Ты победил, Арман. Но может, позволишь мне поработать за кулисами? У меня есть кое-какие связи в прессе. – Спасибо, Мишель. Буду тебе признателен. – Хорошо. Давай работай. Сосредоточься на расследовании. Думай о деле и ни о чем не беспокойся. Я позабочусь об этих делах сам. Арман Гамаш оделся и спустился вниз, погружаясь все глубже и глубже в аромат крепкого кофе. В течение нескольких минут он пил кофе, жевал круассан и разговаривал с Габри. Растрепанный Габри, теребя ручку кружки, рассказывал Гамашу о том, как решился сообщить о своей ориентации семье и коллегам по инвестиционному дому. Пока Габри говорил, Гамаш проникался пониманием того, что его собеседнику прекрасно известно, как чувствует себя Гамаш. Обнаженный, беззащитный, вынужденный стыдиться того, чего нет. И Габри исподволь давал понять Гамашу, что тот не один. Наконец старший инспектор поблагодарил Габри, надел резиновые сапоги и непромокаемый плащ и вышел прогуляться. Накрапывал дождик, и все веселые весенние цветы полегли, как неопытные солдаты, погибшие в первом бою. Гамаш гулял уже двадцать минут, сцепив руки за спиной. Раз за разом обходил он тихую деревеньку, глядя, как она пробуждается, как зажигается свет в окнах, как выводят на прогулку собак, как из труб начинает идти дымок. Все было мирно и спокойно. – Привет, – сказала Клара Морроу. Она стояла в своем саду в плаще, надетом на ночную рубашку, и с кружкой кофе в руке. – Оцениваю нанесенный ущерб. Вы свободны сегодня вечером? Мы хотим пригласить на обед несколько человек. – Замечательно. Спасибо за приглашение. Не хотите присоединиться ко мне? – Гамаш показал на тропинку вокруг луга. – С удовольствием. – Как ваша работа? Я слышал, вы в скором времени ждете приезда Дени Фортена. – Увидев ее лицо, он понял, что зашел на опасную территорию. – Или мне не следовало об этом спрашивать? – Нет-нет. Просто у меня не все получается. То, что несколько дней назад казалось таким ясным, внезапно стало мутным и путаным. Вы меня понимаете? – Понимаю, – с горечью сказал он. Клара посмотрела на него. Она часто казалась глуповатой, плохо сложенной в сравнении с другими. Только рядом с Гамашем она неизменно чувствовала себя нормальной. – Какого мнения вы были о Мадлен Фавро? Клара задумалась, собираясь с мыслями. – Она мне нравилась. Очень. Впрочем, я ее толком не знала. Она недавно вступила в Общество женщин англиканского вероисповедания. Счастливица Хейзел. – Это почему? – Предполагалось, что в этом сентябре Габри уступит свой президентский пост Хейзел, но тут вмешалась Мадлен и сказала, что сама будет президентом. – Это не огорчило Хейзел? – Вы явно никогда не состояли в Обществе женщин-англиканок. – Я не принадлежу к англиканской церкви. – Это очень забавно. Мы проводим встречи и чаепития, а два раза в год – распродажи. Но организовать это чертовски трудно. |