Книга Соблазнительное предложение, страница 76 – Дженнифер Хеймор

– Очень хорошо, сэр, – бесстрастно произнес Болдуин. Они с Делейни вышли, осторожно прикрыв за собой дверь.

Эмма улыбалась Люку. Он словно примерз к месту, пытаясь побороть зарождающийся страх, но ее улыбка помогала оттаять. Придавала ему смелости жить дальше.

Эмма показала на рубашку.

– Позволь, я помогу тебе снять ее.

Не торопясь, нежными руками она развязала тесемки на вороте, взялась обеими руками за рубашку и потянула вверх.

Люк сидел, как одеревеневший. Господи! У него не получится!

– Подними руки, – пробормотала Эмма ласково.

Невероятным усилием воли он подчинился. Эмма стянула рубашку через голову и положила на кресло. Повернулась и проверила повязку.

– Замечательно. Не кровоточит.

Она отвернулась, чтобы намочить в горячей воде салфетку и намылить ее, а затем снова подошла к Люку и подняла руку, готовая вымыть его.

Люк остановил ее, схватив за запястье.

– Эм… – промолвил он срывающимся голосом.

Эмма тяжело дышала, грудь ее вздымалась и опускалась. Она тревожно посмотрела Люку в глаза.

– Я знаю, Люк.

Не понимая, он наклонил голову набок.

– Я знаю, почему ты никогда не снимаешь при мне рубашку.

– Что? – с трудом прохрипел он.

– Я видела один раз. Вскоре после того, как мы приехали в Лондон. Ты проснулся от кошмара и снял рубашку. Начал мыться. – Она помолчала и срывающимся голосом добавила: – Я видела шрамы.

Люк уставился на нее, не в силах шевельнуться, не в силах произнести хоть слово. В голове словно раздавался рев. Она знает. Она знала все это время!

Эмма взяла его лицо в свои ладони, погладила большим пальцем небритую щеку.

– Я не стала упоминать об этом, потому что не хотела тебя торопить. Понимала, что ты расскажешь все сам, когда будешь готов. – Умолкла, затем спросила: – Сейчас ты готов?

– Я… – Люк откашлялся. – Не знаю, – хрипло произнес он, отпуская ее запястье.

Эмма положила салфетку в таз, села рядом с Люком на кровать и прижалась к здоровому боку.

– Это старый герцог, да? Это он оставил у тебя на спине такие шрамы?

– Да.

– Ты говорил мне, что он тебя бил, но это совсем другое.

– Да. – В горле пересохло, и собственный голос показался Люку таким же хрупким, как осенний лист – любой прохожий может с легкостью раздавить его башмаком.

– Что он делал?

Люк прерывисто выдохнул и зажмурился.

– Он меня жег.

И его голос был полон страдания перепуганного мальчика, вынужденного терпеть эту боль.

– Чем?

– Сигарами, – пробормотал Люк. Внутри накрепко сплелись страх и стыд. Он не хотел рассказывать об этом никому. Черт, да никогда и не рассказывал, хотя мать, похоже, догадывалась. Но даже она никогда не заговаривала на эту тему.

Эмма издала страдальческий стон и крепче прижалась к нему.

– Он говорил, на это есть две причины. Во-первых, нужно выжечь из меня все дурное, а во-вторых, он хотел заставить меня навсегда запомнить, что я принадлежу дому Трента. И больше никому.

– О, Люк…

– Вот почему шрамы выжжены в форме буквы Т. Он собирался заклеймить меня. – Теперь говорить было почему-то легче. – Но не успел закончить – умер. Так что теперь… – Из горла вырвался звук, полный горечи. – Теперь у меня на спине выжжена незавершенная буква Т.

– Это не важно… – начала Эмма.

– Ему не удалось выжечь из меня всю порочность, но в одном он точно преуспел: я никогда не забуду, что ношу на себе клеймо дома Трента.

Эмма содрогнулась.

– И каким-то образом твоя ненависть переходит на нового герцога. Хотя он знать не знал, что творил над тобой старый герцог.

– Да, – согласился Люк. – Каждый раз, как его вижу, я вспоминаю, что делал со мной его отец. Я помню, что принадлежу ему, что я на всю оставшуюся жизнь останусь его рабом. – Он с трудом сглотнул. – Я стараюсь не связывать этих двоих. Понимаю, что Трент не имеет к этому никакого отношения, но ничего не могу с собой поделать. Вижу его, и… – Он покачал головой.

– Должно быть, так тяжело смотреть на герцога и видеть в нем его отца.

– Да. – Его поразило, как точно она описала, что он чувствует.

– Сколько тебе было лет, когда он… когда он жег тебя?

Люк негромко застонал, наклонил голову и провел рукой по волосам.

– Началось, когда мне было пять или шесть. Он добавлял новый ожог каждые несколько месяцев, когда старый заживал. – Люк стиснул зубы, вспоминая боль и дикий страх, которые охватывали его всякий раз, когда отец призывал его к себе в кабинет. – Он говорил, будто хочет, чтобы я всегда ощущал это, всегда чувствовал боль в шрамах, когда рубашка будет о них тереться. Что это, наверное, поможет ему добиться цели.

– Он был сумасшедшим, – резко бросила Эмма. – Сумасшедшим негодяем.

Люк зарылся носом в ее волосы.

– Я никогда так не думал, – пробормотал он. – Я ему верил.

– Ты был впечатлительным ребенком. А он – твоим отцом, герцогом, перед которым все благоговели.

– Ты первый человек в моей жизни, кто заставляет меня поверить, что, может быть, он и вправду был сумасшедшим…

– Был!

– Я впервые начинаю думать, что, может быть, все эти наказания были результатом его собственной ненормальной реакции на любовную связь моей матери со Стэнли. Что может быть – только может быть! – ко мне они не имели никакого отношения.

– Да как они могли иметь к тебе отношение? Ты был невинен. – Последние три слова Эмма произнесла с торжественной силой, словно пыталась физически впечатать их в душу Люка.

И почему-то он поверил ей. Если вбивание этих слов в его душу было ее целью, то она преуспела.

Они долго сидели молча, а когда Эмма отодвинулась, Люк повернулся к ней спиной, впервые в жизни добровольно показав ей уродливые следы от ожогов.

– Вымоешь меня? – негромко спросил он.

– Конечно.

Она снова взяла салфетку и мягкими, плавными движениями вымыла его торс, начав со спины и то и дело прижимаясь к ней губами.

Люк закрыл глаза. Они уже несколько недель не занимались любовью. Его тело по-прежнему откликалось на ее прикосновения, но в первые две недели рана слишком сильно болела, а в третью – Эмма непреклонно требовала, чтобы он сначала поправился.

А теперь он ее хотел. Между ног сильно запульсировало, естество затвердело, упираясь в панталоны. Ее поцелуи становились все крепче, и когда Эмма повернула его к себе лицом, чтобы вымыть грудь, щеки ее пылали, а темные густые ресницы трепетали. Она была настолько красива, что у него перехватило дыхание.